Стих и проза в культуре Серебряного века. Юрий Борисович Орлицкий

земли», построен еще сложнее: он разбит на две неравные части: большую первую, состоящую из 14 номеров, – «Времена сомнений», и меньшую вторую, из 5 номеров, «Ты победил, галилеянин!»; при этом два из четырнадцати текстов первой части делятся еще: первый, озаглавленный просто «Два отрывка» – соответственно, на две, а двенадцатый, «В царстве труда», – на четыре, третий из которых – «У земли» – разделен еще на пять, и внутри второй его части, в свою очередь, выделено два отдельных фрагмента. Таким образом, выстраивается глубинная «матрешечная» перспектива, включающая семь ступеней дробности, причем начиная с третьей по седьмую их могут занимать тексты, абсолютно одинаковые и по объему, и по значимости.

      С точки зрения смены жанров и стиха и прозы, картина не менее сложная: сначала идут лирические прозаические минитюры, в т. ч. одно, написанное метрической прозой, затем – блок из пяти стихотворных текстов, вновь прозаическая миниатюра и снова стихотворение; самый дробный двенадцатый номер начинается стихотворной «Песней на работе» и состоит еще из двенадцати прозаических фрагментов; последние два номера раздела – тоже прозаические, причем завершающий представляет собой манифест «Письмо в редакцию “Весов”». Наконец, второй большой раздел главы начинается стихотворением, затем следуют два прозаических и еще два стихотворных фрагмента.

      Таким образом, констатируя сложность композиции первых частей книги, в том чичсле и с точки зрения чередования в нем прозиметрических компонентов, мы в то же время не можем обнаружить в этом чередовании никакой содержательной закономерности, хотя бы с точки зрения расположения текстов в сильных или слабых позициях или контрастного выделения наиболее значимых фрагментов.

      Четвертая часть, «Дела и дни», имеет подзаголовок «Дневник заключенного 1904 года» и имеет соответственно более простую структуру: девять основных номеров (арабских), из которых два последних разделены один на два, а другой на четырнадцать самостоятельных текстов.

      При этом аллегорические реалии жизненной «тюрьмы» появляются только в первых прозаических фрагментах. Стихов здесь меньше, они занимают соответственно номера пятый, седьмой и четыре первых внутри девятого. Таким образом, можно говорить о постепенном вытеснении из прозиметрума стихотворной компоненты, что становится особенно очевидным в пятой части, названной «Из исследований» и включающей в основном теологические и философские миниатюры в прозе, в том числе притчи.

      Структура здесь более строгая: девять частей, три первые – пролог – неделимы, остальные разделены на фрагменты, от двух до семи, причем самыми дробными оказываются шестая и седьмая, разделенные соответственно на пять и семь отрывков, четыре из которых (три центральных в шестом и первый в седьмом) в свою очередь разделены на фрагменты. Стихотворных фрагментов нет – в полном соответствии с заявленной «научностью» части. Очевидно, ею же определяется и особая симметричность композиции, заключающаяся, во-первых, в относительной соразмерности фрагментов, а во-вторых, в том, что самые большие и дробные помещены в центр