Болеет Саша. Уже вставать не может. Забыла про давление, про больное сердце. Таскает на себе. Моет его, переворачивает. Лишь бы жил. Одна мысль.
Упал ночью. С кровати. Опять война снилась. Опять бежал, защищал, кричал. Не смогла поднять. Тяжелый. Он почти 180 ростом, а она 160 см. Сидит, ревет.
Набрать – позвонить не может. Давно слепая. Ведь за 80 давно.
Как справилась, как уложила, не помнит сейчас.
Но после этого спать перестала.
– Ослабла, – говорит.
– Вот тут и нечисть полезла. Квартира-то чужая. Я без сил. Саша болеет.
– Только задремлю, а тут раз, вода сверху!
– Схвачусь, бегу. Ну, как бегу. Шарком-шарком. Все потрогаю. Нет воды. Потом кажется, что крысы побежали, потом голоса.
– Ох, измучили.
– Стук, шорох, писк, звонки целую ночь.
– Саша болеет, и я спать не могу. Жуткое время.
– Сыну говорю, что нечисть завелась, смеется: «Мама, ты просто устала!»
– Вся я извелась.
Похоронили Сашу. Вот тут-то началось…
– Телевизор этих полтергестов, или как там, показывает.
– Ну, ты поняла.
– У меня стало хуже. Как три часа, так телефон звонит, вода льется, собаки гавкают. И бесконечно какие-то люди в квартире.
– Просто схожу с ума.
Баба Таня плачет.
– Сумасшедшей меня считаешь?
– Позвали батюшку. Ходил долго, читал молитвы, – продолжает баба Таня.
Баба Таня – это моя мама.
– Два дня была тишина. Потом крики ночью: «Что, избавиться хотела? Не получится! Нас тут много! А ты совсем без защиты!»
Я сижу перед мамой. Ей 87 лет. Она в полном уме. Да, она слепая. Но она приспособилась, как она говорит, и сама справляется со своим небольшим хозяйством. У нее весь день по порядку. Она молодец. Все хорошо. Только нечисть не дает покоя.
Слушаю маму. Мы разные. И по-разному видим мир. Я над ней не смеюсь. Я ее понимаю. Я ведь тоже пишу сказки, которые берутся неизвестно откуда.
Мама плачет по домовенку. Там был защитник. Там – это на улице Гагарина. А тут она – одна.
Я все понимаю. Я иду на улицу Гагарина. В дом номер 13. Там давно новые хозяева. Я объясняю, что я на минуточку, и вообще я тут родилась.
Я не узнаю дом детства. Это чужой дом. Я подхожу к печке и говорю: «Домовенок, если ты слышишь меня, мама очень тоскует, ты ее помнишь, хозяйку этого дома. Если ты жив, прыгай ко мне в сумку, я тебя отнесу. Мама очень старенькая. Она сильно просила. Ей плохо без твоей защиты и любви. Пойдем».
Я открываю сумку. Новые хозяева смотрят на меня как на полную идиотку.
Ну и пусть. Я это делаю для мамы.
Я слышу легкий шорох. Может, это мне показалось. Но я закрываю сумку, несмотря на странные взгляды, кланяюсь дому, говорю ему «спасибо» и ухожу.
Ах, улица Гагарина! Хочется заплакать, постоять. Но у меня сумка. Мама ждет.