Одна жизнь. Алекс Рейли

вещей, к которым ты никогда не стремилась, Джен, богатой жизни и безделушек, что ты затаскиваешь в дом, ты продала свою душу работе и подписала контракт с дьяволом. Дженифер, спроси себя, тебе 39, а ты богата? Да, бесспорно, миллионы в год. А что остаётся твоей душе? – он печально усмехнулся, – посмотри на свою сеть кофеен, посмотри, что ты сделала с той первой кофейней, которую открыла настоящая Дженифер. И вспомни, как мало денег тебе нужно было для счастья, ты помнишь, сколько тебе нужно было? Ноль, Джен. А сейчас, представь, если ты останешься с дырявым карманом, да ты сгниешь от горя. Посмотри, вот что превратилась ты сама! – он взял острый подбородок жены и придвинулся к ней вплотную, – я люблю тебя, Дженифер, но мне больно смотреть на то, как ты разрушаешь себя сама, а я ничем не могу тебе помочь. Мне больно смотреть на то, как ты, будто та ваза, что разбилась две недели назад на кухне, разбилась нечаянно, а ты разбиваешь себя самостоятельно, правда, медленно, но разбиваешь по кусочкам. И эти кусочки собрать ты не сможешь. Ты гонишься за счастьем – но ты была счастлива. Всегда была, а сейчас всё наоборот – я не знаю человека несчастнее тебя, Дженифер. Честно, это убивает меня, уже убило. Вспомни, с чего ты начинала – любой бездомный мог согреться в твоём кафе, а сейчас в этих навороченных помещениях нет места живым людям, одни лица, засосанные в свои мобильники и ноутбуки.

      – Джим, я не понимаю, – она смотрела на него пустым детским взглядом, не скрывающим страха.

      – Дженифер, пойми одну простую вещь – счастье в нас самих, счастье – не процесс зарабатывания денег в погоне кто больше. Когда мы познакомились – ты была никем, Дженифер, для всех ты была никому не известным человеком, для меня – самой яркой звездой на бескрайнем небосводе и остаёшься ей до сих пор. Я тебя люблю, но я устал, прости. Я не хочу умирать в полном одиночестве где-нибудь в Лос-Анджелесе, и никто не будет играть возле бассейна, я не услышу детского смеха и в итоге все наши сбережения, всю нашу собственность заберет государство. К чёрту.

      Он ушёл. Джим не стал собирать вещи, не стал брать ключи от квартиры, бросил ключи от машины из кармана куртки на стол и не хлопнул дверью. Он просто ушёл. Тихо.

      Дженифер села на огромный ковёр посреди холодной гостиной. Туфли, что жмут, она швырнула через всю комнату в сторону камина, а затем обхватила тощие колени сухими руками. Дженифер не понимала сути разговора, но глубоко внутри она чувствовала, как болит её сердце и жалобно ноет душа, медленно всасывая внутрь себя пустоту, что образовалась внутри неё за долгие годы усердной работы. Она пыталась плакать, но не проливала и слёзы с тех пор, как умерли её родители. Она разучилась плакать, но и улыбка её была фальшью.

      Джим вышел лишь с одним бумажным пакетом в руке, где лежал старенький фотоальбом восьмилетней давности. Он дошёл до гаража. Внутри была старенькая электрическая печка и диван. Джим быстро включил печку и уютно устроился на диване. Он достал альбом и раскрыл его на самой первой странице, водя по фотографиям бледными пальцами уставшей руки, он улыбался, немного смеялся и много плакал – это были странные, особые слёзы радости