Императору ничего не оставалось, кроме как раздеться. Мошенники засуетились перед ним, словно облачая его в новый наряд. Скоро император уже вертелся перед зеркалом.
– Ах, как ловко пошит камзол! Как изящно ниспадает мантия! – заговорили стражники. – Что за ткань! Что за оттенки! Столь дивного наряда ещё на свете не бывало!
– Ваше величество, вас ждут носилки с балдахином. Пора открывать праздничную процессию, – сказал главный церемониймейстер.
– Я готов, – откликнулся император. – Взгляните-ка на мой новый наряд!
И он снова повернулся к зеркалу, якобы для того, чтоб оправить камзол.
Пажи преклонили колени и сделали вид, будто поднимают с пола длинную мантию. Очень они боялись, как бы император не усомнился в их пригодности и прочь не прогнал. Распрямились пажи, прошествовали вслед за своим повелителем, держа руки на весу, как будто была у них в пальцах волшебная ткань.
Так и двигался император во главе праздничной процессии: на носилках, под балдахином. А из каждого окна по пути следования доносились восторженные слова:
– Несравненный наряд у нашего государя! Взгляните, как ниспадает великолепная мантия!
Никто не хотел показаться глупцом, а паче того – лишиться должности! И никогда прежде не хвалили императорский наряд в столь пышных выражениях.
Вдруг раздался детский голосок:
– Да ведь государь-то голый!
– Послушайте, что говорит невинное дитя! – сказал отец мальчика, и его слова зашелестели в толпе. Передавали их сперва шёпотом, затем всё громче. Наконец, все люди в один голос воскликнули:
– Да ведь государь-то голый!
Изумился император, услышав это. Сам он в душе тоже считал себя голым, но решил: «Не подам виду, не прерву праздник. Пусть несут меня дальше».
Так его и несли, а за носилками, держа в пальцах несуществующую мантию, выпрямив спины и расправив плечи, следовали перепуганные пажи[7].
Золотой краб
Жил да был рыбак с женою и тремя детьми. Каждое утро отчаливала его лодка от берега, а вечером возвращалась с уловом. Рыбу носил рыбак в царский дворец – шла она на стол царю. Однажды попался в сети большущий краб, да не простой, а золотой. Принёс его рыбак домой, отдельно от остальной рыбы положил и блюдо с крабом высоко на полку поставил. Так сиял краб, так сверкал золотым панцирем, что и лампы не нужно было!
Вот взялась жена рыбака рыбу чистить, а чтобы платья не замарать чешуёй, подол подоткнула повыше. Только склонилась над тазом, как услыхала голос человеческий:
Не пристало женщине икрами светить!
Я велю тебе, рыбачка, юбки опустить!
Жена рыбака так и подпрыгнула. Оглядывается – кто бы это мог такое сказать? А это не кто иной, как золотой краб!
– Стало быть, ты у нас говорящий, – произнесла рыбачка, встряхнула краба и обратно на блюдо положила. Совсем не понравились ей крабьи упрёки.
Вечером вернулся рыбак, и села вся семья ужинать.