становилась «всенародная поддержка» в той форме, насколько ее могла обеспечить представительная структура. В акте Михаила Романова это еще не созванное Собрание наделялось уже учредительно-санкционирующими правами. Если акт об отречении Николая II существенно усиливал полномочия законодательных палат, но при этом сохранял монархическое устройство («призываем всех верных сынов Отечества… повиновением Царю… помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы…»), то акт Михаила Романова создавал прецедент пересмотра Основных Законов еще не существующей государственной структурой – российской Конституантой: «Принял я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского…» В акте провозглашалось и новое избирательное законодательство, по существу, т. н. «четыреххвостка» (всеобщее, прямое, равное и тайное голосование). По оценке депутата Государственной Думы В. А. Маклакова: «Законным было только отречение Николая… моментом, предрешившим крушение России, было отречение Михаила. До него, до Февральских дней все было исправимо. После сего остановить ход событий было уже нельзя… в отречении Михаила сказался кульминационный пункт торжества революции, т. е. отход от легальных путей, сход с рельсов… дело в упразднении конституции, в уничтожении всякой легальной основы для дальнейшей государственной деятельности». Примечательна в этой связи и оценка Маклаковым необходимых действий генерала Корнилова в августе 1917 г.: «Если бы Корнилов попытался остановить революцию, он должен был бы возвратиться к «законности». Законность кончилась с отречением Великого Князя Михаила, и поэтому необходимо было бы вернуться к этой исходной точке. Он (Корнилов. –
В.Ц.) должен был бы опереться на акт отречения Императора Николая II, который был последним законным актом, и восстановить монархию…». Еще категоричнее высказывался, уже в Зарубежье, С. П. Мельгунов: «Преступным актом 3 марта все было скомпрометировано: Манифест явился сигналом восстания во всей России» (28).
Совершенно беспрецедентным было и решение передать власть не существовавшим структурам, а новообразованным. Если возможность «отсрочки» принятия Престола в ожидании поддержки со стороны всенародного представительного Собрания диктовалась Великому Князю Родзянко и Львовым, то очевидно, что передача власти Временному правительству стала результатом усилий «кадетских юристов» (по выражению Родзянко) В.Д. Набокова и «осторожного и тонкого специалиста по государственному праву» масона Б.Э. Нольде, редактировавших акт Михаила Романова («… прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и обеспеченному всею полнотою
