– А чего это они, – встрял Федька, – вас жалеют, а себя нет?
– Дурак ты, Федька, – беззлобно выругался Иван. – Они, чай, соображали… Нам восстанавливать все, что разрушено войной. Делов хватает.
Но до мирного труда было еще далеко. Закончилась война, отслужил Ванька положенные три года. А затем главнокомандующий издал указ: в связи с тем, что в вооруженных силах была неразбериха со сроками службы и контингентом военнослужащих, призванных в конце войны, срок службы им считать заново. И служил Иван-чилименок долгие семь лет вместо положенных трех. А вместе с ним служили все бойцы 1927 года рождения. Демобилизовался, пришел домой, в деревню. В деревне ничто не радовало глаз. Колхоз влачил жалкое существование, люди работали за пустые, ничем не обеспеченные трудодни (народ недаром прозвал их «палочками»). Все, что можно было вырастить в частном хозяйстве, уходило на уплату налогов. Открытых возмущений не было – люди боялись. Приоделся Ванек, прогулялся по вечеркам. Молодежь была откровенней.
– Я в колхозе жить не буду, Лучше в город закачусь, И за палочки трудиться.
Ни за что не соглашусь, – пели озорно девчата.
А парни отвечали, намекая, что, кроме колхозных, есть у них и другие интересы:
– Я Мотаню замотаю и повешу на плетень,
Ты, виси-виси, Мотаня, тебе пишут трудодень.
Понял Ваня: трудом в колхозе матери не поможешь. Решил ехать на Урал: там открывались новые шахты, строились заводы. Перед отъездом решил навестить сестру Маню, которая работала на торфоразработках (послали от колхоза). С сестрой его связывала крепкая дружба, их разделяло всего три года. Поехал. Повез ей картошки из дома да купил к картошке соленой кильки. Понимал: она там не одна, есть в углу в одиночку не будет. Так сколько же купить кильки? – размышлял Иван. – 200, 300, 500 граммов? А вдруг засмеют?
В конце концов, решил купить килограмм. Получился огромный кулек. Каково же было его удивление, когда килька разошлась за пять минут! Уезжая и прощаясь с торфушками, так он их назвал, Ванёк спел им частушку собственного сочинения:
– Ох, торфушки, Девки бойки,
Пели, веселилися, Съели кильки килограмм
И не подавилися.
На самом же деле настроение его было отнюдь не радостным. Труд на торфоразработках был каторжным, было жалко сестру, да и других девчат тоже. Тут же, на торфоразработках, нашел Иван и свою Мотю, или, как он ее в добрые времена называл, Матрену Николаевну. Была Мотя из этой же деревни, что и Иван. Позднее, рассказывая о том, как полюбил он Мотю, смеялся:
– Люди в деревне болтали, нет красивей, чем Мотя. Ну, а мне долго ли? Пришел, увидел, победил… Потом нашел и лучше, и красивее… да мой поезд уже ушел. Так и пришлось со своим самоваром в Тулу, то есть,