Весь мир стал теперь для меня «своей комнатой». Ребусом. Кубиком, Окло-Ко его обними, Рубика. Я чувствую, что должен разгадать эту загадку. Хотя иногда прихожу в отчаяние от мысли, что никакой загадки нет, я просто оставлен, забыт здесь, один, беспомощный, в этой пытке осознающей себя пыли, как что-то простое и понятное. А можно ли больше унизить человека, чем отказав ему в сложности? Как в том рассказе про ночь перед решающим экзаменом, когда студенты ужасно переживают – и весь день и всю ночь катаются на трамвае, ходят в театр и пьют вино. А потом оказывается, что дипломы им выдадут просто так – потому что это уже совсем не важно, на город всё равно надвигается эпидемия, все обречены…
Но я не жалуюсь: во всяком случае, не банька с пауками. Не колодец и маятник. И даже не Чёрная Храмина. А всего лишь детская комната. Вокруг – всё моё, до последнего найденного на улице солдатика-дезертира.
В тумбочке я обнаружил бесконечный склад видеокассет: как только берёшь одну, вместо неё сразу появляется другая. Сейчас таких уже нет – тоже привет из моего детства (такие чёрные кирпичи, деловито мотающие хрупкую хрустящую, как листы нори, плёнку). На них белые наклейки, на которых красным маркером неаккуратно написаны цифры. От одного и – мне пока не удаётся сосчитать, до какого числа. Из чистого упрямства я взял номер шесть и включил. Видеомагнитофон с довольным урчанием проглотил кассету, пожевал её, а потом выплюнул на экран изображение. Такое, как в моём детстве: зернистое, приглушённое, приятное для взгляда.
О, да, это была моя жизнь. Порезанная на куски, превращённая в плёнку бездарного фильма. И – да, они меня перехитрили: знали, что я из упрямства не буду смотреть по порядку, по хронологии, повинуясь всесилию времени. И записывали они не по порядку.
Когда-то я действительно подумал о том, что было бы забавно снимать на камеру всю жизнь человека, а потом, в аду, заставить его пересматривать. И более скучного фильма никто не мог бы придумать. Чудо жизни. Уникальный сюжет. Красочные декорации.
Конечно, я выключил магнитофон. Достал кассету и бросил её об стену. А потом валялся на кровати, на короткой теперь тахте с Микки Маусом. Чёрно-белый мышонок отчаянно улыбался мне, перекошенный сбившейся простынёй…
Я жду, что умру по-настоящему.
Но смерть не приходит. Она стоит за дверью и прислушивается. Не звонит в звонок, только посмеивается в сморщенный кулачок. Когда она заглядывает в замочную скважину, я дёргаю неподатливую дверь, кричу: «Откройте! Ну откройте!» – и слушаю, как за дверью она играет куриной лапкой. Царапает гнилое дерево. Осторожно стучит. А потом – и это хуже всего – начинает хныкать и детским голосом просить впустить её.
Но дверь всегда закрыта кем-то снаружи.
Кем-то, у кого есть ключи.
Звук видеокассеты в магнитофоне.
– Унимо, иди в свою комнату, – Астиан устало посмотрел