В Аркашиной мастерской стоял молчаливый внутризаводской телефон. И вот как-то утром раздался звонок, инженер Косых, взяв трубку, ласковое что-то промурлыкал, да сразу осекся, посмотрел на меня и сказал:
– По твою душу.
Звонила Марья Федоровна. Она сказала одно только слово:
– Зайди.
Я тут же отправилась в отдел кадров, Аркадий Семенович потянулся следом. И за мною протиснулся в кабинет.
Марья Федоровна обратилась ко мне на «вы». – Якубова, почему не сообщили, что ваша мать была в заключении?
Я молчала. И так понятно почему – потому что не спросили же!.. Но объяснять это, на мой взгляд, было невежливо. Тем более что мою анкету заполняла сама Марья Федоровна. Пауза затянулась.
И тут Аркадий Семенович подал голос:
– Маруся, ты чё? Кто ж у нас на УХЗ не сидел-то? Может, скажешь, я не сидел?
– Я – не сидела! – не глянув на Аркашу, сказала Марья Фёдоровна.
– Зато муж твой сидит! – парировал Аркаша. Марья Федоровна на этот раз поглядела на Аркашу долгим взглядом и посоветовала:
– Выйди вон.
Но инженер Косых не вышел.
И Марья Федоровна продолжила допрос.
– Вы знаете, по какой статье отбывала заключение ваша мать?
– По политической, – ответила я.
– Правильно! По пятьдесят восьмой, пункт десять. – Маруся посмотрела на Аркашу строго.
Тут уж я очнулась:
– Ее реабилитировали. Давно.
– Тем более! – повысила голос Маруся. – Раз ее реабилитировали, чего было скрывать?!
Мы с Аркадием Семеновичем переглянулись. Неожиданно дядька взял меня под руку и выставил за дверь. Оказавшись на свободе, я даже не попыталась услышать, о чем там у них пошла речь, а отправилась в мастерскую читать институтский учебник, готовиться к завтрашнему коллоквиуму по Среднерусской возвышенности. Чтоб не расстраиваться. Ну их всех в болото, в среднерусское!
Аркадий Семенович вернулся довольно скоро в приподнятом настроении, даже как будто под мухой. А ведь вряд ли Маруся ему налила стопочку, да и нельзя сказать, что бывал он хоть когда-нибудь «под мухой», точнее, всегда под нею был, но всегда трезв. Как только вошел, сразу поставил на плитку чайник – для меня, а себе в кружечку налил наркомовских. Аркаша немедля опрокинул водку в рот, прополоскал ею зубы, проглотил. А затем вернулся к двери, резко ее приоткрыл, высунул голову и поглядел вправо-влево. После