– Точно, в ресторан-вагон наведывался. Сдавай белье, скоро родные пенаты.
– А где чуваки с боковушек? – спросил Герц.
– Они еще в Пыть-Яхе слезли, пока ты дрыхнул и слюни пускал.
– Облом, у них еще целый пакет с пивом оставался. У нас случайно ничего такого не завалялось?
– Посмотри в сумке с продуктами. Тебя с запахом Соня к себе не подпустит.
– Я к ней и не собирался, к себе поеду, – не желая тревожить спящего соседа, Герц осторожно присел на край лежака, но тотчас поднялся, словно чего-то забыл. Почесал затылок, глянул на свою полку, вспомнил. Подобно приятелю скомкал белье и поплелся в сторону проводницкой. Смотав матрасы, Руслан баскетбольным броском забросал их на третью полку. Надел футболку.
– Герц, это имя, или прозвище? – спросила Света. Руслан сел рядом и обнял ее за плечи, на этот раз она не противилась, но и радости такая нежность не прибавило.
– Фамилия. Имя у него еще хуже, фашистское – Рудольф. Герц утверждает, что он из поволжских немцев, осевших когда-то в Башкирии. Эдакая русифицированная версия. Предпочитает называть себя швабом. Скажу тебе по секрету, – Тарасковский понизил голос, крепче прижал к себе девушку и, щекоча дыханием ушко, таинственно добавил: – У меня есть подозрения, что он еврей. Вот ты, Светочка, любишь евреев?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, люблю я их или нет. А этого, – он кивнул на появившегося Герца, – люблю.
Девушка смущенно убрала с плеча обнимающую руку Тарасковского.
– Мне нужно переодеться, – сказала она. Сняв с вешалки вещи, переступая через вытянутые ноги Руслана, она пошла в конец вагона.
Заняв ее место, Герц порылся в пакете с продуктами и достал банку пива. Дрожащими пальцами сорвал чеку, брызнувшая пена оросила его футболку и, стекая по жестянке, закапала на пол. Герц торопливо поднес пиво к вытянутым губам, сделал жадный глоток и предложил Руслану:
– Будешь? Только оно теплое.
– Неа.
– Я тоже допью и в завязку. Отъезд с большухи на меня всегда плохо влияет.
– На тебя в последнее время все плохо влияет.
– Я ж в отпуске. Как у тебя с этой, как ее?
– Со Светой? Да никак. Чиста и невинна, яки херувим.
– Зачем тогда мозги ей пудришь?
– Каждый по-своему дорогу укорачивает. Ты вон с пацанами с Пыть-Яха с самой Уфы херачишь, я ее кадрю. Хотя, знаешь, в ней есть что-то чистое, что притягивает мое извращенное восприятие. Земля круглая, возможно где-нибудь пересечемся. Тем более что она в наш Богом забытый городок едет – к тёте. Очередная покорительница севера. Если разобраться, ведь она не за северной романтикой подалась, впрочем, как и все мы. Да и какая тут к черту романтика, – словно ища подтверждения своим словам, он перевел взгляд на окно. – Знаешь, чего я боюсь? Через годик другой, эта скромная