Подполковник перебил:
– Не товарищ капитан, а я тебя вызвал!
Тут он весь напыжился, подтянул брюхо с колен на бедра:
– Подполковник госбезопасности Чайкин! – пафосно представился он.
Небось, подумал, что сразил меня такой рекомендацией наповал! Сейчас обделаюсь…
Ну «очконул», конечно, но самую малость.
За точность фамилии не ручаюсь. Чайкин или Чайник. Они часто берут такие мятые, бездумные, бездушные псевдонимы. Голос у Чайника был раскатистый, рокочущий, мощный, трибунный. Он гудел, гремел и резонировал в бездонном брюхе!
– При обыске, нами обнаружена тетрадь с записями на иностранном языке…
Он многозначительно умолк.
– Мне сказали, что это твое! Это так?
Значит – шарили в моем вещмешке…
– Да, мое.
– И что же в ней?…
Я молча разглядываю его, пытаюсь угадать, куда Чайник клонит. Неужели «особиста» прислали только из-за моей тетрадки?
– Каковое ее содержание? – раздражается он моим молчанием.
– Так… ерунда. Дискография групп. Названия альбомов, песен, исполнителей…
– Зарубежных?
– Ну да … – замялся я. Мне становилось не по себе. Я уловил ход мыслей Жирородящего.
– А почему не наших, не советских?
Вот теперь-то, мне стало стыдно и досадно, что я не фанател на «Верасах» и «Пламени» и не собирал сведений о них. И я от стыда наговорил, прямо несусветное. Со всей пионерской прямотой.
– Да, у нас, вроде и слушать-то некого…
Повисла давящая тишина. Офицеры удивленно разглядывали меня. И наши и чужие.
Что-то я не то сказал? Кажется.
Вдруг Чайник зловеще зашипел. Кроме грохота, оказывается, в нем размещались и другие опции.
– С кем ты связан?
– Не понял! – удивился я.
– У вас есть о р г а н и з а ц и я?
– Какая? – изумился я.
– Н е л е г а л ь н а я! – низко подвизгнув, как проходящий на форсаже, «Миг-21», тявкнул Чайник.
– Зачем? – еще больше поразился я
– Чтобы заниматься подрывом!…
Это было, какое-то, шизоидно-параноидальное откровение «не святого Иоанна»! Беседа в приемной психлечебницы!
Я поплыл (может голова закружилась?), показалось, что сдвинулся, в другое измерение и меня понесло в белесом тумане…
Из тумана выдернул грохот голоса:
– Что молчишь?
Да, я просто потерял дар речи. Я узнал знакомую, жутковатую интонацию.
Тогда почил генсек, и был объявлен, очередной, всенародный траур, который я «игнорил», прослушивая те самые записи с зарубежными группами.
Потом-то осознал, что напрасно «попирал» всеобщую скорбь трудового