Лужков, не слишком искушенный в искусствах человек, любил окружать себя богемой и, как ему казалось, быть частью ее. В мэрии постоянно можно было видеть просителей от искусства, и очень многим он действительно помогал. Больше всего повезло театру. Он построил «Новую оперу» в саду «Эрмитаж», театр Et Cetera Александра Калягина, дал деньги на новую «Табакерку» и здание для театра Петра Фоменко. Москва поддерживала самые разные театральные фестивали. Десятки небольших, никому не известных театров и театриков кормились из московского бюджета и арендовали дешевые помещения у города. Благодарностям деятелей культуры не было конца, пока Юрий Михайлович оставался всевластным мэром русской столицы.
Помогать и наблюдать со стороны Лужкову со временем показалось мало, ему захотелось самому стать частью этой творческой круговерти. И Юрий Михайлович написал несколько литературных рассказов, которые печатались в крупных газетах и выходили отдельными изданиями. Один из рассказов – «Дед» – посвящен старому пасечнику, в котором знающие люди угадывали и самого мэра. Публиковал Лужков и общественно-политические книжки, правда, их соавторами были его помощники. Но литература редко дает прямой контакт с читателями, а хотелось еще полных залов, энергетики публики. И Юрий Михайлович не очень умело декламировал со сцены чужие шуточные стихи на юбилее «Лейкома», а в зале знаменитые актеры иронически переглядывались и отпускали едкие реплики, не зная, что за ними наблюдают журналисты. Лужков выступал и в театрализованных капустниках на дне рождения МГУ, читая поэму про Ломоносова, а потом вместе с ректором Виктором Садовничим собственноручно разливал студентам хмельную медовуху.
На придуманном Лужковым, но так и не прижившемся московском фестивале пива в Лужниках мэр переодевался в немецкого пивовара и вместе с бургомистром Баварии, символизировавшим собой частичку Октобер-феста, открывал первую бочку пива. А простые люди, не привыкшие к такому образу русского начальника, удивленно переглядывались в толпе: зажигает Лужок!
Тесное общение с богемой имело и другую сторону. Во время предвыборной кампании мэра мнение интеллигенции имело в Москве не последнее значение.
Лужков иногда хотел выпрыгнуть из образа простого парня с рабочей московской окраины, в кепке, без изысканных манер. Своего в доску. Этот образ он придумал сам. Так сложилось, что на волне политического пустословия девяностых людям захотелось хозяйственного, способного решить их бытовые проблемы руководителя. И полноватый, лысоватый, но очень живой и обаятельный Юрий Михайлович удачно вписался в эти ожидания и долгие годы сам поддерживал этот имидж. Во многом он и был таким: мог наорать на подчиненных, откровенно послать, а в итоге продавить и добиться результата. Но душа просила другого…
Конечно, фантазии человека, привыкшего к почти безграничной власти и безропотному одобрению со стороны подчиненных, очень часто принимали гротескные формы, и большинство из них были изначально обречены на провал. Но во всяком случае