Часть первая
«Письмо из СА. «Дембель в маю…»
Армейским братишкам:
Николаю Морозову,
Коршунову Андрею,
армейской подруге —
отважной и нежной
парашютистке-
Одинцовой Ритульке
– посвящается!
10 мая.
Вечером, как всегда, собрались в полковом клубе мои друзья: Николай Саратов – завклубом, Андрей Коршунов (хотя он утверждает, что был тогда в командировке), Коля Морозов, и наши девочки: премилая татарочка и две нежные казачки.
Три подружки, ученицы девятого класса – Нелли, Ольга и моя парашютистка- Маргоритка. В руках у девочек, почему-то, много матовых, одуряюще-душистых ландышей, свежих, как наши девчушечки. Наверное, мы проредили клумбу у клуба.
Я пришел в фуражке и «парадке».
Марго озадаченная:
– Что, ты, такой красивый и задумчивый?.. В фуражке…
– Завтра домой еду! Дембель. Придешь провожать?..
Улыбка, с её, ослепительно- прекрасного, лица стекает вязкой тенью, из карих глаз Маргуши бегут слезы. Я обнимаю ее, грустную, опешившую от моего безмерного счастья и её неожиданного отчаянья, и тащу целовать в комнату киномеханика…
Наверное поэтому не успеваю написать самому себе письмо из СА.
Хотя давно задумал, и всё откладывал, этот странный ход, но щемяще-печальная, хотя и выжимающая из себя улыбку, на объектив фотоаппарата, Ритуля и друзья, в этот вечер, казались важнее!
Послание из прошлого, письмо из СА.
Пришло с запозданием в десятки лет.
Вот оно!! Из солдатского конверта
без марки, со штампом «СА», выпадают два
пожелтевших тетрадных листа в клетку.
Тогда так не смог бы написать.
Да и что было бы в том письме?
О чем серьезном мог сообщить самому себе?
– Привет мне? от меня? из армии?
Конечно же: причудливо-замысловато, немыслимо, пронзительно-завораживающе; приехать домой и получить письмо из армии… от себя…
Какой-то психо-временной скачок, не только, с расщеплением, но с полным растворением личности в хаосе не заимствованной зауми…
Мы закрываем на запоры огромные двери армейского клуба. Я вольготно раскидываюсь на стендах. Гитара в моих руках:
– Уезжают в родные края…
Рита просила меня не напиваться в паровозе! Конечно же, найився-напывся с какими-то дембелями из Москвы, хотя назойливо помнил её отчаянную, наивную детскую просьбу:
– Геночка, ну пожалуйста, не пей! Нет такой причины, чтобы напиваться!!
Добрая, нежная, заботливая Ритулька…
Теперь право на роман в письмах, на целых пять лет (может, даже больше), перешло от «бывшей» (но давно являющейся, «никакой») к Ритуське Одинцовой…
12 мая.
Я демобилизовался из СА.
На следующий же день, абсолютно случайно на троллейбусной остановке, (ехал в институт подавать документы, в июне начинались приемные экзамены) наткнулся на девочку, с которой встречались до армии. Она предложила, если я интересуюсь ею, то звонить, заходить. Но я не сделал ни того, ни другого.
Она же, писала мне в армию, бессмысленно-мудреными словами:
– Не надо инициировать чувства! —
Ну, а как их не «инициировать», если они сами, откуда-то, инициируются и аккумулируются, и переливаются через край!
Я был, так весело «отпиночен» ею год назад, когда приезжал в отпуск…
Сейчас же, сам приехал из «армейки»,
как персонаж «пиндосовского» фильма, «тупой – еще тупее».
С казАчками никогда глобальных тем не прокачивали. Гуляли и целовались, а с Ритулькой еще и разом «звалювалися з литака»…
Поэтому интересоваться и общаться с девочкой из бессмысленного, доармейского, расползающегося, непроклеенного прошлого на одном языке, я вряд ли смог бы, да и просто не хотел.
Воспоминания о ней, вызывали во мне приступ дурноты и озлобления.
Я осознал, что мы кардинально иные. Разнопланетные. Разновекторные.
А вот, Ритулькины письмишки, долго ещё, грели меня провинциальной наивностью и нежностью…
После окончания 10 класса Рита поступила в Сестрорецкий торговый «колледж». Переехала к сестре из знойной Кубани в мокрый Питер (на тот момент Ленинград).
Я попытался на новогодние каникулы прилететь к ней. На руках авиабилет, Рита не поехала на праздники домой и встречает меня в аэропорту Пулково…
Повторяется