Сейчас он бы отстоял маму, а тогда это должен был сделать отец. И не сделал. Прав был Леон – отец слабак.
Эймар сжал зубы, разметал ногой примостившийся у высокого забора сугроб. Чопорная синьора, что шла навстречу, испуганно покосилась и обошла юношу по кругу. Он почувствовал злое удовлетворение – лучше пусть боятся, чем жалеют.
Плевать, арест – значит арест. Он снова пойдет в Баккарассе и будет драться, если понадобится, и если не понадобится – тоже. Рядом с «Сивой кобылой» бродило достаточно швали, охочей и девчонку в темном углу зажать, и кошель у случайного прохожего срезать. Вот его шпаге и находилась работа. С Урсом они давно договорились: Эймар не распугивает клиентов, а трактирщик ему не мешает защищать жертв разбоя.
Юноша дошел до глухого переулка, справа над высоким забором торчала припорошенная снегом сухая ветка. Поговаривали, что когда-то в доме за каменной оградой жил безумный старик, который потом сгинул неизвестно куда. Охотников занять пустующий особняк не нашлось. Хотя Эймар не был уверен, что дом совершенно пуст. Он всегда чувствовал здесь запах теней – такой же густой и насыщенный, как в детстве перед нападением туарских солдат. Юноша поежился, стало не по себе.
Эймар подпрыгнул, ухватившись за край кладки, подтянулся, перемахнул на другую сторону. Считай, он уже в Баккарассе. А так бы пришлось обходить через Сиверийские ворота.
– Эй, а платить кто будет?
Перед юношей мельтешил кособокий оборванец с сизым носом, ловко поигрывал ножом в руках.
Тень подери, он и забыл, что этот «вход» охраняется! Отребье Баккарассе не упускало случая «заработать» лишний тенаро. Ладно, сам отвяжется.
Не обращая внимания на оборванца, Эймар спокойно двинулся дальше. Но сизоносый оказался назойливым – перехватил нож поудобней и улыбнулся щербатым ртом.
Как опрометчиво! Юноша очень не любил людей с выбитыми зубами. Он выхватил шпагу раньше, чем успел подумать, оборванец чудом увернулся, не удержал равновесие, выронил нож. Улыбка сменилась гримасой растерянности и страха. Разговор был окончен – сизоносый мигом ретировался с поля боя. Но успел все-таки сделать пакость – оживил заскорузлое, неприятное воспоминание…
Урок давно закончился, а Эймар долго сидел за партой, не отваживаясь выйти из классной комнаты. Знал – сегодня не убежит от школяров и оттягивал неминуемую драку. Наконец он решился, открыл дверь. Его поджидали – мальчишки все на голову выше, жилистые, с огромными кулачищами, задиристые, как петухи. Самый злющий из них щурил узкие глазки, криво скалился, показывая щели вместо передних зубов. Эймару здорово досталось – и за разноцветные глаза, и за то, что не умел дать сдачи. И что заикался – с того дня, как убили мать. Новая шпага бесполезно болталась на боку, он даже не успел ее вынуть из ножен.
Леон нашел его в дальнем углу сада – мальчика била мелкая дрожь, язык не слушался. Он не смог