У меня появились… нет, не подруги, но хорошие приятельницы – парикмахерша Людочка, которая стригла хорошо и не дорого; педагог из младшей группы Детского дома – Галина Геннадьевна.
Пашка тоже встретил на заводе двух земляков, и они теперь держались вместе.
Мне казалось, что боль, с которой я столкнулась в первое время пребывания в городе, оставила меня, наконец-то, в покое. Как же я ошибалась!
…
Говорят, что паталогоанатом со временем спокойно потрошит внутренности человека, научившись с годами философски относиться к своему непростому ремеслу.
Или милиционер, или тюремных дел мастер (надзиратель) – все! – переступив со временем болевой порог, привыкают к издержкам своей профессии, становясь частью маятника, винтиком-болтиком в машине под названием «правосудие», привыкают к ежедневному общению с уродами рода человеческого, извращенцами и дегенератами.
Но сколько времени необходимо человеку на то, чтобы перешагнуть тот самый болевой порог и стать непрошибаемым? Чтобы эта самая боль не изъела изнутри, не выжгла, не сломала, а дала выстоять и выжить, дала возможность остаться человеком?
Кто его знает?.. У каждого – свой болевой порог.
…
Вчера Зоя Ивановна громче обычного забарабанила в дверь:
– Юлька, тебе кошка нужна? Вернее, кот.
Я растерялась:
– Не думала пока… А что?
– Знаю, что нужна. У меня и Лёвка есть, и Артамошка, а у тебя, кроме Пашки – никого. Ну, разумеется, если не брать в расчёт меня.
Старушка хихикает.
– А что, есть лишняя кошечка?
– Пойдём, сама увидишь… Да, ты не одевайся, дверь только закрой – тут рядом.
Зоя Ивановна постучала в дверь этажом выше – как раз над её квартирой.
Не дождавшись ответа, наклонилась и прокричала в замочную скважину:
– Фёдоровна, открывай! Это я, Зоя…
Послышался щелчок замка, и сиплый старческий голос проскрипел – «входите».
Мы окунулись в черноту прихожей, словно в подземный бункер, лишь в глубине коридора я успела разглядеть удаляющуюся спину старухи. Старуха, кажется, обнажена или мне показалось?
– Фёдоровна, мы за котейкой пришли.
– Идите сюда, – послышался слабый голос из комнаты.
Мы вошли…
Странное зрелище предстало моему взору: у газовой плиты стояла измождённая высохшая старуха лет восьмидесяти, по пояс абсолютно голая, если не считать розовых рейтузов по колено и белого фартука в ярко-синий горох.
Седые клочья волос (всё, что осталось от былой причёски) стянуты в небольшой клубочек на самом затылке и, казалось, держались на «честном слове» – при помощи двух шпилек.
Подумалось: тряхни бабка головой сильнее – и вся конструкция вмиг рассыплется, разлетится…
Длинной