А греков тоже дразнили: когда Павлику купили велосипед и он стал ездить по улице, мальчишки кричали ему вслед:
– Пиндос[15], поехал на паре колес!
Моя сестра Лена была старше меня на два года, а Пухи на пять. Она по характеру была заводилой, главарем, да еще – у нас старшая. Она была вспыльчива, горяча, привыкла первенствовать, привыкла, что все лучшее – ей.
Помню, в детстве она изображала королеву на троне, но если мы с Пухой не так ей прислуживали, бросалась бить нас кулаками. А мы все терпели, чтобы не выбыть из игры. Она всегда выдумывала очень интересные игры. За эти игры мы соглашались быть ее рабами. А ей только того и надо было – властвовать, чтобы ей подчинялись беспрекословно. Правда, мы с Павлом были для нее “мелюзга”. Запросто могла нас прогнать из игры. Это ей ничего не стоило.
Она была насмешница, могла рассмешить до слез. Уже когда я была замужем, к нам часто приходил в гости один армянин – рохля и размазня, неинтересный и скучный. И вот стала Лена играть роль, что влюблена в него. И ласкова, и предупредительна, и все ему подает, угощает, а он не понимает, что она над ним смеется, что она нарочно разыгрывает страстно влюбленную. Ну а мы знаем и только удерживаемся, чтобы не рассмеяться. Она еще пуще. Зайдет за его спину и рожки ему пальцами ставит, и рожи строит. Помню, раз Верочка не сдержалась (она у нас тогда жила) и, чтобы не расхохотаться, выскочила из-за стола.
Лена была очень красива. Мама наша имела в лице что-то монгольское – от бабушки Они. Лена была на маму похожа, но монгольского было в ней чуть-чуть, едва намечалось и придавало ее лицу это особое выражение – затаенной насмешки. В остальном же она была русская красавица. Блондинка, синие глаза, густые косы, яркий румянец, такой яркий, что, бывало, она прибегала к маме в слезах: “Мама, меня дразнят, что я щеки накрасила!” Мама утешала, а когда Лена стала постарше, посоветовала ей гуще пудриться, но и это не помогало – румянец проступал сквозь пудру.
Я была моложе. Лена расцветала, а я была еще девочка, и я носила одежду после нее. У нас было заведено – Лене покупалось новое, а я донашивала.
Но вот я стала Лену перерастать, я стала плотней ее, такая “бомба”. Тогда и мне пришлось покупать новое.
Все кругом говорили: “Толстой быть нехорошо, некрасиво”. Я им верила и все старалась поменьше есть, стесняясь, что меня так разносит. Лена говорила, что и ноги у меня толстые. Такие “бутылочки” стали. Я им всем верила, а потом стала замечать, что мужчинам такие “бомбы”, как я, нравятся гораздо больше тощих.
Лена пользовалась большим успехом у мужчин. В любой компании она всегда была первая, “душа общества”, ее острый язычок никому не давал спуску.
Когда в Майкоп пришли белые, за ней многие ухаживали. Помню, генерал Калмыков[16] устроил бал. Сам в темно-бордовой черкеске, со стэком. Лена была в центре внимания, ее приглашали наперебой. Но генерал Калмыков оттеснил всех. Хотя не бал ему был нужен, а резня[17].
Через день белый офицер, дворянин известной фамилии,