На своё место возвращаться не хочется. Сел на свободное место в салоне для курящих. Мне тут же на голову кладут ноги. Поворачиваюсь. Наглый немец дымит сигаретой – уходи! Понимаю, что проломить его голову подарочным самоваром сейчас нельзя. В аэропорту арестуют за дебош на борту. Это пара лет отсидки в немецкой тюрьме. Молча встаю и иду дальше. Следующей была русская немка. Завязал разговор. Но она мне не попутчица. Едет в Кассель к жениху. Это в бок от Франкфурта.
В аэропорту тьма народа. Это город, а не убогая коробка укрытия Шереметьево-2. Над моими попутчиками, немцами из Казахстана, смеются вслед. Прикид не тот. На меня никто не обращает внимания. Даже обидно. Бросаю вещи и иду в справочную. Как правило, после прилёта русского рейса там собираются немцы искать свою восточную родню. У стойки стоят две пожилые фрау. Здороваюсь, объясняю, что к чему. Она из них говорит.
– Если мы найдём племянника с семьёй, то до Карлсруэ доедем вместе. Дальше сами.
Меня это устраивает. Соглашаюсь.
Через час мы все вместе на железнодорожном вокзале. Переход похож на московское метро. Немка спрашивает.
– Деньги есть?
– Да, – показываю деньги.
Те тут же идут за билетом. В поезде мы разговорились. Они русские немки. Протестантки. Отсидели по восемнадцать-двадцать лет в советских лагерях за веру, но не за царя и не за отечество. У обоих на запястье выколот номер. Смертницы. Их освободили в пятьдесят седьмом. Спустя несколько лет западные немцы вытащили из СССР.
Два с половиной часа мы говорили только о вере. Племянника с детьми и женой старушки отправили в соседний вагон. Он неверующий.
Вдруг открывается дверь и в дверном проёме вагона появляется пьяный в стельку парень. Он что-то орёт на немецком и мимо нашего купе летит недопитая банка пива.
– Раз. Два. Три. Пли! – снова прицеливается здоровенный нечесаный бугай. Следом за ним врываются ещё двое. Банок больше нет и в воздух поднимается свёрнутая ковровая дорожка вагона первого класса.
– Кто это? – спрашиваю попутчиц.
– Это азюленды. Переселенцы из бывшего ГДР.
После открытия границ в Западную Германию хлынул «социализм». Такой, каким его придумали Маркс и Энгельс, а воплотили в жизнь русские комиссары. Заражённые отплясывают танец пофигистов. Один из них расстёгивает ширинку и хочет слить преобразованное пиво прямо на дорожку. Завидев толстого пожилого кондуктора, прибежавшего на шум, те расхохотались. Но, услышав, как турок вызывает полицию, побежали в соседний вагон.
Перед самым Карлсруэ немки буквально вцепились в меня с вопросом, который мучил их долгие годы.
– Ты православный, мы лютеране. Разницу знаем. Помилует ли нас Господь?
Они буквально сверлили меня взглядом.
– Это