Носители английского языка вынуждены, приходя к врачу в состоянии глубочайшего разочарования текущим положением вещей, формулировать свои ощущения с помощью фразы «я подавлен». Ну что за никчемный язык!
Он не понял, почему Алегра рекомендовала доктора Клэр. Ей же не было никакого дела до внутреннего мира его собак! Как это свойственно англоязычному человеку – поджать губы и не дать себе труда задуматься о психологической подоплеке. «Мы привыкаем», – сказала она, но так ли это на самом деле? Привыкаем ли мы, уважаемая врач? Под силу ли нам привыкнуть к бессердечно враждебному окружающему миру, в котором вместо деревьев и чернозема – сталь и стекло?
Джонатан негодовал. Что же это за доктор, если она не обращает внимания на ментальную составляющую здоровья? Даже ему, полному профану, стоящему на низшей ступени иерархии собаковладельцев, была очевидна необычайная сложность душевного устройства его питомцев, выраженная в глубоком взгляде карих глаз. Возможно, собакам и не хватает ума, чтобы построить небоскреб в 106 этажей, изобрести разрывную пулю и разрушить жизнь в океане, но, по мнению Джонатана, это не означает, что психологически они менее развиты или менее сложно устроены, чем люди.
На углу он увидел молодую девушку, игравшую на музыкальном инструменте, в котором он распознал скрипку, и остановился послушать. В открытом чехле стояла табличка с надписью: «Зарабатываю на консерваторию».
Джонатан посмотрел на Данте и Сисси, а они, в свою очередь, выжидательно посмотрели на него. В плане способностей к музыке люди, безусловно, превосходили собак, но Джонатан не знал, где на шкале таланта, на одном крае которой была эта девушка, а на другом – моллюски, находится он. Он и собаки были бы где-то посередине и, вероятно, гораздо ближе друг к другу, чем ему хотелось бы надеяться.
Он представил себе, насколько приятнее быть моллюском, а не этой бедной девушкой, вынужденной заниматься сотни тысяч часов, день за днем заучивать мелодии на этой странной конструкции из дерева и натянутых овечьих кишок, чтобы впоследствии развлекать пресыщенную публику, которая чаще всего просто спит. Джонатан засунул руку в карман, вытащил целую горсть мелочи и переложил ее в скрипичный чехол. При наличии выбора мудрее было бы стать моллюском. Она кивнула ему в знак благодарности, и Джонатан с собаками продолжили свой путь в состоянии полной неопределенности относительно своего места в мире.
На следующее утро кто-то съел почту. Джонатан всегда оставлял ее на полке у входной двери, но на этот раз там было пусто, и только обрывок счета за квартиру виднелся из-под кресла. Газета осталась нетронутой, но, пролистав ее, Джонатан обнаружил, что спортивный раздел исчез. Когда собаки подбежали поприветствовать его, в уголках рта Данте он заметил кусочки папье-маше. Нетронутым осталось объявление