– Надежда Семёновна вчера была. Сегодня не знаю. Может, опять она. Не пойму, какой у них график.
– Опять обезболивающее пропишет.
– А ты что хотел бы?
– Не знаю, только уже не помогает.
– Тебе бы обследоваться, – Степаныч, наконец, помягчел. – Может, наросло там у тебя что. С тех пор, как Таня тебя бросила, ты совсем за собой не следишь.
Таня – моя бывшая жена. Тринадцать лет назад мы вместе с ней поселились на кордоне. Около восьми лет назад, вскоре после того происшествия на вершине, она вернулась жить в город. А я остался.
– Надо. Вот, сезон закроем…
– Ты так каждый год говоришь. Только у тебя сначала сезон, а потом не выбраться. Потом раскопаешь тебя, а ты ещё что-нибудь придумаешь. В том году приблудившихся зайцев кормил. И как тебя заставишь?
Я не ответил, но почувствовал, что от этого разговора всё же сделалось легче. Даже нога как будто болела меньше. Теперь, пожалуй, я смогу заснуть.
– Спасибо, Степаныч, – сказал я искренне. – Ты мне очень помог.
– Да чем?! – он всё не мог успокоиться.
Мы расплатились, каждый за себя. Вышли, он проводил меня до машины. Городок сонно и уютно моргал вечерними огнями.
– Сегодня четырнадцатое, – сказал я серьёзно. – Если до вечера шестнадцатого они не объявятся, вызову МЧС.
– Хорошо. Только не дури.
– Не буду, – пообещал я, садясь в машину.
Обратно я ехал почему-то в приподнятом настроении, хотя явных причин для этого не было. Снег усиливался, ветер не утихал, ближе к кордону дорогу уже изрядно занесло, но старенький внедорожник пока справлялся. «Может быть, всё это наваждение, бред, – думал я. – И Ксения ни при чём, и нет никакой связи. Может быть, мне просто не хватает общения, обыкновенного человеческого тепла? Шутка ли – тринадцать лет на выселках, среди бесчисленного множества случайных, мимолётных знакомств? И восемь из этих тринадцати – в одиночестве. А как же привязанность? Какое-никакое постоянство? Продать к чертям дом, вернуться в город, найти себе новую семью, раз с прежней не вышло? А здесь – пусть живёт кто-нибудь помоложе. Живая легенда, видите ли!» Радио продолжало петь что-то о любви, впрочем, по мере удаления от посёлка сигнал ослабевал, перемежаясь хрипами и свистом. Наконец, показалась поляна.
Загнав машину в гараж, я поднялся на крыльцо. Крошечная надежда, что они вернулись, растаяла: дом был пуст, а записка лежала нетронутой там, где я её и оставил. Умывшись, я переоделся в пижаму, потом достал из шкафа всё тот же красный лоскуток и на несколько секунд прижал к лицу, подобно кислородной маске. Затем убрал его на место и отправился спать.
8
Следующие два дня пролетели как в тумане – в нарастающей тревоге и беспомощном ожидании. Пятнадцатого погода была сносной, осадки на время прекратились, и даже склон иногда открывался, но на нём по-прежнему не было видно никаких признаков жизни. Зато шестнадцатого октября стихия, словно набравшись сил, заново обрушилась на нашу бедную местность. Пожалуй, в октябре никогда