Он благосклонно протянул руку Белозерову. Автомобиль мягко сорвался и поплыл по шоссе. Белозеров пошел к крыльцу. Катя пристально смотрела на него. Белозеров поспешил согнать с лица остатки почтительно-радостной улыбки.
Еще час прошел. Звенел телефон в соседней комнате. Темнело. В правление вошли Ханов и Белозеров.
Белозеров, с серьезным и непроницаемым лицом, сказал:
– Граждане! Я должен объявить вам печальную весть… А впрочем, – для многих, может быть, и радостную, – поправился он. – Вы тоже имеете возможность послужить делу революции. Вы отправляетесь на фронт рыть окопы для нашей доблестной Красной армии.
Все молчали. Стало тихо. Слышно было только хрипящее дыхание о. Воздвиженского.
Иван Ильич резко и властно сказал:
– На окопные работы, по советскому декрету, отправляются мужчины только до пятидесяти лет, здоровые. А здесь есть больные, старики.
Белозеров и Ханов недоуменно переглянулись. Опять пошли к телефону. Воротились. Белозеров объявил:
– Все мужчины, без всяких исключений! Больные и старые, – все равно. Все должны отправиться сегодня ночью. Предлагаю вам, граждане, к одиннадцати часам ночи собраться к кофейне Аврамиди. Должны явиться все записанные, под страхом революционной ответственности.
И он вышел. Катя налетела на Ханова.
– Как же так? Что это за распоряжение нелепое?
Ханов растерянно поежился.
– Сычев по телефону велел всех представить. Больных хоть на койках тащить. Если кого оставим, весь ревком на мушку.
– Да поймите, как же больной на койке будет рыть окопы? Вот, например, батюшка Воздвиженский. Ведь вы же сами понимаете, – нелепость!
И вдруг с холодным, усталым ужасом чей-то женский голос произнес:
– Господи! Их везут расстрелять!
Трепет пробежал по всем. Бледный Ханов вышел. Взволнованно стали расходиться.
Иван Ильич с Катей воротились домой. Был уже девятый час вечера. Анна Ивановна торопливо собирала белье и еду. Когда Иван Ильич вышел в спальню, она растерянно взглянула на Катю и сказала:
– Леонид объявит там, что Иван Ильич бежал из России от чрезвычайки.
Катя нетерпеливо воскликнула:
– Ах, мама, ну что за вздор говоришь!
Вошел Иван Ильич, они замолчали. Катя, спеша, зашивала у коптилки продранную в локте фуфайку отца. Иван Ильич ходил по кухне посвистывая, но в глазах его, иногда неподвижно останавливавшихся, была упорная тайная дума. Катя всегда ждала в будущем самого лучшего, но теперь вдруг ей пришла в голову мысль: ведь правда, начнут там разбираться, – узнают и без Леонида про Ивана Ильича. У нее захолонуло в душе. Все скрывали друг от друга ужас, тайно подавливавший сердце.
Только что поужинали, опять явился почтальон с винтовкой и уже сурово сказал:
– Что ж не идете? Все уж собрались, вас ждут. Приказано вас привести.
Катя властно ответила:
– Можете идти. Мы сейчас выходим.
Почтальон помялся, сказал: «Поскорее