на бескрайнем белом под синим-синим…
Запечатляясь письмом, портретом
(что на том – неведомо, пусть на этом!),
фотоснимком переживать живое,
комаром впечататься в лобовое,
слепком, следом ли на подталом,
чтобы здесь остаться хоть чем-то малым.
Ладно книгой, хотя бы культёй абзаца,
парой строк куда-нибудь да вписаться,
расшибая лоб, матеря иное,
всё ломиться в мнимое, плотяное,
пробивая бреши в небесной гжели,
вопрошая: Господи, неужели?..
«Кто в доме лубяном? Насельник, отвори…»
Кто в доме лубяном? Насельник, отвори —
поговори, согрей продрогшего на стуже.
Послушай, если ты тот, кто сидит внутри,
то почему коришь стоящего снаружи?
Чего тебе ещё?.. – за тридевять ходить,
носить тебе рожна и быть во всём повинным?
Да как тебя ни тешь, ничем не угодить —
ни птичьим молоком, ни рисом муравьиным.
Молчи себе, а нет – с любовью обличай,
по мелочи пеняй, оправдывая случай.
Не нарочито – нет, – как будто невзначай.
А лучше ничего не говори, не мучай.
«…И найденное – не было искомым…»
…И найденное – не было искомым.
Никто из сыновей не утаит
то яблоко, что встало в горле комом —
Адамово – так в горле и стоит.
А у меня – оскомина и сладость,
предательство Адамово, враньё
и Евы – не бессилие, но слабость —
влеченье, наказание её.
В каких бы ты садах ни шёл тропою,
к каким бы ни притронулся плодам,
любой из них, надкушенный тобою,
тебе напомнит яблоко, Адам.
«Забери, забери, забери…»
Забери, забери, забери
это всё, что скребётся внутри,
всё, что щерится в прорезь зрачка —
человечка меня, червячка.
Ничего не оставь, ничего —
моего.
Говоришь: дурачок, червячок,
человечек, пескарик, сверчок,
будь покоен, стручок, будь здоров —
Я даю тебе пищу и кров.
Ты во Мне, Я в тебе – не дури,
забери Меня ты, забери.
Эту боль, этот свет изнутри —
всё бери!
«Родной канзас от щебета оглох…»
Родной канзас от щебета оглох,
летает пух, цветёт чертополох
и наступает время ураганов.
Упругий воздух, скрученный трубой,
качает мой вагончик голубой —
плацкарта, дребезжание стаканов.
Вокзал канзасский канул без следа —
летят года, вагоны, города.
То крышу рвёт, то Тошку укачало…
Я обживаю перелётный быт.
Мне всё равно, куда вагон летит —
в конце всё начинается сначала.
«Хорошо бы жить, ничего не зная…»
Хорошо бы жить, ничего не зная —
вот тебе