– Баба Клава!
Затем он почему-то залился не своим – счастливым, и даже каким-то по-детски озорным смехом, и продекламировал:
– «Едем-едем на лошадке по Дороге гладкой, в гости нас звала принцесса кушать пудинг сладкий»?
Одна часть его в панике сползала в полуобморочном состоянии по стене в прихожей, другая при полном счастье рванулась навстречу незнакомой женщине, приговаривая какой-то дурацкий стишок.
– Боже мой! – она отшатнулась от него. – Боже мой! Что ты наделала, Ольга…
Хотя мама все равно её не слышала, продолжая жить какой-то своей жизнью, кухонной и отдельной от всех.
Бабушка оказалась довольно шустрой, а может, от ужаса, который выступил катализатором всех её внутренних сил, но она проскочила мимо Никиты и рванула вниз по лестнице с такой скоростью, что он догнал её только на улице.
– Подождите, – попытался схватить её за острый локоть, как можно мягче, но, наверное, все равно сделал больно, потому что она, остановившись, повернула перекошенное гримасой лицо.
– Прости меня, мальчик, но не могу, не могу, – баба Клава дёрнулась, стараясь вырваться, она не смотрела в глаза, отворачивала лицо, словно Кит казался ей настолько безобразным, что даже один взгляд мог испортить настроение на целый день.
– Я просто хочу поговорить с вами. С мамой … Вы… Только что…. Что это было? – Кажется, он почти кричал, потому что прохожие стали оглядываться. Сгущалась атмосфера подозрительного напряжения.
Она набралась мужества и посмотрела ему прямо в лицо. Цвет её глаз – серый, размытый, туманный взгляд катил волну щемящего узнавания. Сквозь эту умную и настороженную пелену просачивались видениями фрагменты жизни, которую Никита не знал. Одновременно и детальные, какими бывают настоящие воспоминания, и неясные, как кадры из когда-то просмотренного фильма.
Огромный домашний цветок, который она пересаживает из одного горшка в другой, что-то ласково приговаривает и отстраняет мальчика тихонько вымазанными в земле руками. Он вертится, с восторгом непослушания хватается за толстый ствол цветка, дёргает его, горшок летит на пол, в лицо сыпется мелкой дробью мокрая земля, в тот же момент – резкая боль в глазах, и крик. Резь усиливается, не может открыть глаз, текут слезы. Это так странно – слезы, не переставая, текут только из одного глаза. Человек в белом халате выворачивает Киту глазное яблоко, у него это получается очень просто, а мальчик замирает от этой странной манипуляции. Врач обращается к бабе Клаве, которая оказывается с нами в этом кабинете: «Покапайте капли, слизистая натёрта, ещё некоторое время будет болеть».
Она прижимает маленького Никиту к себе, пахнет привычно и успокаивающе сдобой и корицей. Баба Клава такая мягкая, покачивает его на коленях: «Едем, едем, на лошадке по дорожке гладкой» …
– Я помню, – Кит говорит уже совсем тихо, и отпускает её локоть. – Цветок помню, мне попала земля в глаз. И булочки с корицей. Я помню.
– Ты не можешь помнить, – с какой-то неземной тоской в голосе