Мама. Наталья Евгеньевна Назарова

больше него. Про то, что кормить семью стало нечем. Про то, как он бомбил по вечерам, уже после работы, как ушел с любимой работы и пытался продавать проволоку с друзьями…

      Я слушала. Что я могла ответить? Я не понимала, почему мне папа это рассказывает – я не могла его понять. И мне было тяжело от этой информации. Я не хотела этого знать. По крайней мере, так рано. Мне было очень тяжело. Я была свидетелем папиного искреннего разговора с собой, какие бывают только с собой, наедине. И в то же время он говорил это мне, но другой, той, которая была гораздо старше, которая становилась гораздо старше, слушая его. Он говорил это Дочери. И этой дочерью оказалась я.

      Потом он привез меня домой. Не помню, как мы были с Мамой. Женя тогда была по обмену в Америке.

      За пару дней я привыкла, что папа не приходит домой, что он больше не живет с нами. Я удивилась этому, но это уже произошло. Маме было очень плохо. Через несколько дней у нее умер дедушка.

      Папа тогда приехал домой. Разделся до трусов даже, как всегда. Рассмешил меня. Смеясь, я открыла дверь потрясенной заплаканной Маме.

      – Ты что, не сказал ей?, – спросила Мама.

      Папа ответил что-то неубедительное в ответ.

      – Дедушка умер.

      Я перестала улыбаться и смотрела на Маму. Мне стало немного грустно. Я обняла Маму. Она заплакала. Только тогда меня ударило пониманием того, что у Мамы умер ПАПА. Я разрыдалась так, как никогда до этого в жизни. Я поняла ее горе.

      Когда Женя приехала тогда, у нас был семейный ужин вчетвером в честь ее приезда. Она была радостной и вся сияла, рассказывая нам об Америке. Мама была откровенно подавлена, но умело скрывала это от Жени, то ли Женя была увлечена и не замечала этого. Папа был грустен и задумчив, и радовался за дочь. Я сидела напротив Жени и слушала ее рассказ. Трагический семейный ужин. Женя еще ни о чем не знала. Я смотрела на нее. Мне хотелось защитить ее от того, что она сейчас услышит и узнает. Мама и папа в этом были нам врагами. Они ломали нас и наше доверие, и нашу нежность к жизни. И было еще что-то злорадное. Я как будто смотрела, как сейчас любитель насадит на иголку бабочку – и только смотрела, как будто в этом есть что-то забавное… Мы сидели втроем, как стервятники, а Женя расцветала в своей радости дальних путешествий и воссоединения с семьей, которую у нее сейчас отнимут.

      – Жень…, – прервала Мама Женин рассказ, – у нас кое-что случилось… – я смотрела на Женю и на Маму, но больше на Женю. Мне было интересно, и у меня обрывалось сердце, – дедушка болел, болел… болел, болел…