И вечно под обстрелом!
Всё вьётся коршуном она
Не оставляя шанса,
Жестокая судьбы борьба!
И ловля в сети транса!
Решай уже, Судья Великий,
Душа в твоих руках!
Расправить раненые крылья
Иль по земле, да на ногах…
Шёлк на кевлар…
Я всю себя перекроила,
По лоскутку и материалу!
Шифон с души уже сменила,
Батист стал тоже не по нраву!
Сменила лёгкость в своём теле,
На грубость и серьёзность!
Шелка давно с меня слетели,
Теперь брезент моя надёжность!
Характер перестал быть мягким,
В кевлар его я приодела!
Защита провокаций всяких,
Я с возрастом совсем окаменела!
Виталий PILIGRIM
Рыцарь
В тридесятом королевстве,
Жил-был юноша один.
Проводил он время в девстве.
Был духовный паладин.
Молясь, он искренне взывал:
«Господь, не забывай меня!»
И слезы в умилении проливал,
Любя Небесного Царя.
Настало время, он решился:
Его ждет тихий монастырь!
Где б он всю жизнь молился
За свою душу, за весь мир.
Настал рассвет. В дорогу, в путь!
Котомку в руку и с порога.
В пути бы только не уснуть.
Вперед. Навстречу к Богу!
По той дороге, что он брёл,
Монарх со свитой проезжал.
Так он в обитель не дошёл,
И вместо Бога королю
Свою он жизнь отдал.
И как же так все получилось?
Ведь даже в самом дерзком сне
Ему не виделось, не снилось
Стать фаворитом при дворе.
Карьера рыцаря сложна,
Но, в ней он преуспел.
Король вознаградил сполна,
Даруя титул и удел.
Бароном сильным стал монах,
И королю вассал.
Придворной жизни и утех
Все прелести познал.
Молиться Богу перестал,
Все больше забывая свой обет.
В интригах мастером он стал,
В душе же не было побед.
В крови врагов он меч свой обагрял,
Не ведая на поле брани бед,
И княжества и царства покорял
Но, над страстями не имел побед.
Турниры, драки, буйные пиры
Безумцу голову вскружили.
Не видел жизни без игры,
Все рыцари тогда так жили.
И день за днем, за годом год
В угаре пролетало время.
Росло, давая свой приплод,
Пороков тягостное бремя.
Лишь иногда, в тиши ночной,
Проснувшись после бала,
Барон с тяжелой головой
Вздыхал, скорбел немало.
Скорбел о Боге, о судьбе,
О радости духовной,
И о небесной высоте,
Душе своей греховной.
Но вот,