Сказ о рыбаке и рыбке желтой. Александр Борисович Сидоров

– непечатные выражения слились в длинную витиеватую тираду. Ефим в своей пространной, эмоциональной речи уделил внимание всем. Знакомым и незнакомым. Лицам мифическим и реальным, независимо от положения и сана. Как не странно, особое внимание уделил всем близким, родственникам мнимым и настоящим, ныне живущим и усопшим. Не оставил своим вниманием Василия Пантелеевича, Полкана, собственно, и себя. Прервавшись на секундочку, обозрел аудиторию. Полкана, безмятежно занимавшегося своей костью в ожидании гарнира в виде остатка хлеба, надобность в котором у выпивох отпала. Приоткрывшего рот Василия Пантелеевича, внимательно слушающего проникновенную речь оратора. Узрев в Василии Пантелеевиче благодарного слушателя, Ефим кинул Полкану остатки хлеба. Опустевший сверток швырнул под ноги, зло притопнув его. Продолжил речь с удвоенной энергией, манипулируя освободившимися руками.

      3

      У калитки дома Василия Пантелеевича, Ефим оставил рыбаков, даже не попрощавшись. Отягченный безвозвратной утерей, двинулся дальше изливать свое горе сельчанам. Проводив взглядом безутешного друга, Василий Пантелеевич потянул калитку, опять соскочившую с петли. Пропустив вперед пса, пошел под навес положить на место удочку. Появилась Агафья Карповна с кастрюлькой, в которой обычно выносила помои Полкану. Завидев деда, язвительно спросила:

      – Ну, и де твой улов?

      – Не клюет, – угрюмо буркнул рыбак.

      – Вона калитка опять отвалилась, горе рыбак. Никакого проку от тебя нет.

      Агафья Карповна направилась к собачьей миске. Полкан, оставив мосол, подошел, помахивая хвостом, встал в ожидании ужина. Хозяйка вылила содержимое кастрюльки в миску и замерла. В собачьей миске были наваристые щи, только что приготовленные. Не веря глазам, понюхала кастрюльку, похлопав глазами, молча кинулась в дом. В кастрюле на плите под крышкой обнаружилась бледная жижа с плавающими кусками хлеба.

      – Ты че эт, старая, наготовила? – Раздался голос деда, заглянувшего в кастрюлю через ее плечо.

      – Это как же я? – Агафья Карповна, рассматривая содержимое кастрюли, не понимала, как она могла ошибиться. – Это что ж я ему щи отнесла, а помои сюда вылила. Умом тронулась, что ли?

      – Точно …! Видать, на старости лет совсем из ума выжила, – потянув носом, не стал разубеждать свою супругу Василий Пантелеевич, – помоями меня кормить решила?

      – Ах, ты, старый черт! Ты еще потешаться надо мной будешь?

      Мокрая тряпка для мойки посуды смачно влепилась в лысину опрометчиво высказавшемуся супругу. Осознав пострадавшей частью тела свою оплошность, Василий Пантелеевич мухой вылетел из хаты, укрывшись за входной дверью от распалившейся супруги. Дверь толчком отдала в спину, смягчив удар чего-то брошенного ему вдогонку. По грохоту, перекрывшему стенания Агафьи Карповны, Василий Пантелеевич смекнул, что спасся за дверью от сковородки. Возмущенный крикнул через дверь.

      – Ты что, старая, совсем с катушек съехала? Зашибить же могла.

      Не будем доводить до искушенного слуха читателя ответ Агафьи Карповны. Ибо он может решить,