Вот и в этот раз так получилось. Надо бы ещё полежать, подождать, но у Григория не хватило терпения, и атака началась чуть- чуть раньше, чем надо было. Совсем чуточку, совсем мизерно, какую – то долю минуты, но раньше. Духи сражались как одержимые, почти вся рота солдат полегла. Оставшиеся несколько человек, рассыпались по высотке. И в этот раз ничто не спасло Гришу, и даже белоснежная косынка подвела. Снайпер ли, или же шальная пуля, всё же достали Гришку и он, истекая кровью, только глазами молил друга не бросать его, на растерзание душманам.
Но Ивана не надо было просить, он сам знал и кодекс чести, и что такое плен. Ещё дед его, Егор Михайлович рассказывал о нём, побывав в когтях немцев. Нет, нет и нет. Погибать, так уж вместе. Он подхватил Григория на закорки и, где бегом, где шагом, а где и ползком, уносил его с поля боя, как самую драгоценную ношу, на свете. Именно для него в данный момент. Останавливаясь лишь на миг узнать, жив ли друг – брат. Ему чудом удалось найти в скале пещеру. Войдя туда и завалив вход камнями, он десять дней и ночей выхаживал Гришку, делясь с ним и своим пайком, и братской любовью. Разорвал свою нижнюю рубаху на бинты. Благо хоть лекарства у них имелось в избытке, как противовоспалительное, так и обезболивающее, да пуля – умница прошла на вылет, не задев жизненно важные органы, и это, наверное, было самое главное. Хотя тело порвала здорово, да и вторая, пол черепа почти снесла, хоть и не глубоко, почти вскользь. Но всё же. Опасности для самой жизни его друга не было, это Иван знал точно. Это Ванька видел по состоянию Гришки. Если бы что – то серьёзное, тот давно бы загнулся, а тут жил, и в память приходил друг, и узнавал его. Но всё равно было очень страшно товарищу, когда раненый кричал в беспамятстве громко и дико. Матерясь по чём зря, он порывался куда – то бежать. В кого – то стрелял, в него стреляли.
Иногда он исступлённо хохотал и от этого хохота, у Ивана волосы шевелились на голове, и кровь стыла в жилах. И это у человека, привыкшего смотреть смерти в глаза, не один раз на дню. То, вдруг начинал плакать, совсем по детски, всхлипывая и зовя свою мамку. В такие минуты, Ванька зажимал ему рот и шептал ласковые слова, как успокаивают малое дитя. Не дай бог, если кто – то мог услышать их. Тогда страшная, ни с чем несравнимая смерть под пытками. А в этом, люди, что воевали с ними, знали особый толк. От пыток, они получали ни с чем несравнимое удовольствие. Они получали несказанный кайф и просто пьянели