Наш Петрович и ещё, не смотря на его молодость, «батя» называли Егора, его ребята. Некоторые, старше его на целый десяток лет. По истечении пяти месяцев, он стал ещё на ранг выше. На войне, какой бы она ни была, учиться грамоте, как таковой, не самое главное. Там ценится, как ты убиваешь и сколько ты убил. Вот за эту способность он и получил повышение по званию. Жесть? Да. Это жестоко, но, ведь это война, а не светский раут. Что же делать?
Люди, что окружали его, и кто вместе с ним стрелял, уважали его и ценили, как смелого, крепкого, не глупого человека. В то же время, отзывчивого, доброго, верного и ответственного. Порядочного, на которого можно положиться во всём и всегда. Не задумываясь даже, вдруг он увильнёт. Не выполнит, не поможет, а, просто подведёт. Нет, это не про Петровича.
Отмечало его и начальство рангом выше. Некоторые пророчили ему большое военное будущее, всевозможно соблазняя остаться и обещая горы золотые, но Егора ни чем нельзя было соблазнить. Жизнь военная слишком ответственная, да и кровь там лилась рекой. Она даже снилась ему иногда эта кровь. Красная, густая, липкая. Она забивала нос, рот и ему нечем было дышать, от чего он кричал наяву. Да, он захлёбывался этой кровью во сне. Просыпаясь от этого, долго не мог уснуть и только мысли о доме успокаивали его. Он здесь, только на время. Только заработать, чтобы его богиня Ника, могла жить в довольстве, неге и комфорте, какие заслужила. На яву ему хотелось мира, счастья и любви, его богини.
Он ни сколько не ревновал свою любимую, потому что верил ей безоговорочно. Просто очень и очень соскучился по своей красавице жене. Часто, даже во время боя, нажимая на гашетку, он невольно ловил себя на мысли, что тепло спускового крючка напоминает ему тёплые губы и плечи его Ники. Подписывая контракт, он даже не мог себе представить, что такое это за мука, пробыть полгода, да – да, целых полгода без своего божества. Нестерпимо трудно, необыкновенно долго. Не видеть предмет своего обожания, поклонения.
Не прикасаться к любимому телу, не целовать сладкие, упругие и одновременно, податливые губы. Не видеть голубизну неба в глазах – озёрах. Жить столько без улыбки, похожей на восход солнца. Не касаться упругой груди, что волнует тебя, словно перед прыжком в неизвестность. Не чувствовать бархатистость кожи нежных рук, бесподобных ног. Не утопать в каскаде ослепительно блестящих и пахучих, словно летний луг волос.
Ооооо! Это настоящая пытка! Мысли уводили его далеко, далеко от боя и тогда все это замечали, так как его автомат начинал стрелять невпопад. Но, говорят –