– Неа. Карочь, всё, отлёживайся, я капельницу сменила. Пошла работать. Потом пошушукаемся.
– Угу. – И я провалился в забытье.
Потом были менты-понты, распрос-допрос, всё как всегда. Выяснилось – по парку бегал какой-то ебанутый на голову с кирпичом и магнитофоном, прошловековым кассетником, на кассете Штраус в его исполнении и с оркестром. И я был не первый, попавшийся сегодня под его дирижёрскую палочку, кирпич. Мужик был преподом когда-то фортепиано и дирижёром оркестра по совместительству и ему казалось, что прохожие фальшивят, и он их поправлял «палочкой», как географ у нас в 17–й школе указкой бил по плечу зашалившихся шалопаев. Но если географ всё же был в адеквате, то дирижёр слегка наоборот. Одна девушка сегодня, как заявил дирижёр, виолончелистка, лажала и лажала и после кирпича не выжила. Через ширму от меня лежала. Мне ещё типа повезло, я был не безнадёжный флейтист, со слов «дирижёра».
Но этот случай нас столкнул и сблизил с Оляверой. И я не знал радывацца этому или огорчати ся.
7
Любовь прошла, завяли помидоры и их уже не воскресить. Чего бы ты там ни шептал над помидорами, снова они не зацветут. Помидоры, в отличие от меня, реанимировать нельзя, воскресения из мёртвых им не гарантировано, мягко говоря.
Но ведь вяленые помидоры вкусны зело и даже стоят дороже, специально узнавал в «SPAR» и даже в «MEGA». Так и мои чувства к Олевере вроде бы мертвы, но концентрированней. Как оказалось.
И что самое печальное, у неё тоже. Печальное? Да. Мы ведь теперь не могли реализовать свои концентраты, просто добавить воды и напоить друг друга вдоволь собой. Почему нет? Потому что у меня скоро будет ребёнок и это отменяет все прочие удовольствия и радысти жизни. Должно отменять.
Но после реанимации наши случайные встречи случались всё чаще. И каждый из нас жил на несколько так называемых семей. Я на две, она на три, иногда на четыре. Такая сложная жизнь. Особенно у неё. Но счастливая. Пусть даже кто-то называет это блудом и прелюбодеянием, это всего лишь клише невеж, как мне тогда мнилось. Мниться ли сейчас? Нет. Я бы хотел иного, ибо изначала не было так[60], как сказал тот же Прорэп. И должно быть иначе. Должен быть один муж и одна жена. Она и только она должна быть со мной. И с нею быть должен только один я. Вечно.
Из реанимации она спешила не домой, но в Парк. Дома у неё жил один из четырёх, не считая меня, что думал, что он у неё единственный и трудился в Яндексе по интернету, а значит всегда был дома. Я тоже из Универмага летел к Кукольному театру в Парке. У нас получалось уходить с работы пораньше иногда и случайно встречаться почти ежедневно, хотя бы на пять минут. И мы гуляли промеж каруселей, иногда покупая билеты на аттракционы, особенно на отреставрированное Чёртово Колесо, то в открытые, то в закрытые кабинки. И на самой высоте мы брали друг друга прямо над городом. Мы чувствовали себя, нет, мы были птицами, совокупившимися в полёте. И абсолютная взаимность резонировала в наших телах, усиливая