Домой меня выписали уже через три дня. Обследовали. Брали какие-то анализы. Приходил товарищ из органов. Вежливый такой. Спрашивал обстоятельства произошедшего. Я как на духу все рассказала, потребовала привлечь Александру к ответственности. Он клятвенно обещал сделать все, что возможно. Ведь справедливость обязательно должна восторжествовать! Сказал, что заявление мне лучше написать завтра, мол, я еще очень слаба. Ну, хорошо. Я согласилась. Пришел на следующий день. Мне сразу показался странным его взгляд. Бегающий какой, виноватый. Он начал издалека. Интересовался моим здоровьем. Сказал, что следствие требует времени. Прямых улик против дочери директора АО «Шелуха» нет. Нужны показания свидетелей происшествия. Зато имеются свидетельства пребывания гражданки Александры Жмыховой в филиале компании в городе Тверь, причем как раз во время наезда. Совершенно очевидно, что наезд совершил какой-то другой белый Мерседес, который, конечно же, будут искать. Также он предположил, что во мне может говорить обида за увольнение из компании или последствия удара головой не прошли окончательно.
Все было кончено. Надеяться на «самый справедливый суд в мире» было бессмысленно. Интересно, сколько стоила жизнь Александры? Думаю, отец не поскупился. Меня душили слезы бешенства и отчаяния. Как дальше жить? А главное – зачем?
Вернулась домой. Васька молча курил на кухне. Поднял на меня глаза, но ничего не сказал. Я надеялась на более теплый прием. Хотя бы на сочувствие. Ничего подобного. Только могильный холод. На вопрос, где похоронен Сережа, Ваську как-то всего передернуло. Лучше бы он продолжал молчать. На меня посыпались обвинения, что это я убила нашего сына, нет – детей. Во всем виновата только я одна. Я не достойна быть матерью и не достойна даже знать, где лежит Сережа. Голова кружилась ужасно. Из глаз летели икры. Выйти из дома в таком состоянии я одна не могла. Васька опять погрузился в ледяное молчание. Молчал на кухне. Молчал перед телевизором. Молчал в постели. Наконец, где-то через неделю после моего возвращения домой, он сказал, что больше так не может, собрал вещи и ушел. Больше я его никогда не видела.
Я осталась вдвоем со своим горем в звенящей от пустоты квартире. Хотелось выть, плакать, но не было ни одной слезинки. Только чувство конца моего мира и безысходности. Я как мертвая лежала на кровати. Как в анабиозе. Сколько дней не помню. Иногда вставала справить нужду или поесть. На автомате, не задумываясь, по привычке. Я много пила, но почему-то совсем не пьянела. Легче тоже не становилось. Раньше я себе позволяла не более пары бокалов вина после ужина. Всегда нужна ясная голова. Теперь это не имело значения. Ничего не имело больше значения. У деда была коллекция марочных коньяков. Коньяком у нас никто не увлекался. Васька налегал на пиво и энергетики. Я неплохо разбираюсь в винах. Дедова коллекция коньяков стояла для украшения стеклянной витрины в столовой. К счастью в доме было полно