У всех в руках бокалы с вином. Включают греческую музыку, и руки с бокалами взлетают вверх.
Внезапно к отцу Мери сзади подходит невысокий мужчина. Он что-то шепчет ему на ухо и беспокойно показывает на входную дверь. Меркин папа немного смущается и удивлённо кивает.
– Точно! Мерка, а где «настоящие греки»!? Про них уже забыли что ли? Дядя Васо папе твоему на ушко напомнил. Вау-у-у…
– Никто не забыл, они чуть попозже приедут, сказали.
– Попрошу… попрошу сделать музыку немного тише, – папа Мери старается скрыть смущение, – сейчас я предлагаю ещё раз наполнить наши бокалы и поприветствовать самих молодожёнов Илюшу и Маргариточку.
Громко заиграл знаменитый марш Мендельсона – неизменный гимн брачующимся на безграничное счастье – и в проёме распахнутой настежь входной двери, появились «новобрачные», о которых все давно забыли.
Маргариточкой оказалась полная женщина лет сорока, туго затянутая в подвенечное платье, не оставшееся равнодушным к её архитектурным излишествам, без фаты, но убранная белыми цветочками по седеющим волосам. Илюшей – мужчина гораздо моложе своей «избранницы», худой и выбрасывающий при ходьбе левую ногу вперёд, от чего тело его клонилось, было неловко, казалось, он упадёт. «Молодые» под бурное ликование присутствующих медленно прошествовали меж накрытых столов вглубь зала к своим местам.
Не выдерживаю, снова лезу к уху Мери. Хочу спросить, почему «настоящие греки» опаздывают, но спрашиваю совсем другое:
– Слушай, а ты когда-нибудь настоящий греческий язык слышала?
– Конечно!
– Как здорово! А ты… а ты его понимаешь? Он сильно отличается от нашего, понтийского греческого?
– Да почти не отличается, как русский от белорусского. Кто хочет понять – понимает.
– Мерка, а где эти…
– Да успокойся уже! – Она меня толкает плечом, – я вообще восхищена твоим терпением. Как ты раньше не спросила «а где эти»? Не переживай, ничего не изменилось, скоро их привезут.
– Сейчас, – папа Мери прямо сияет, – я предлагаю