– Никакая у нас не православная страна! – вдруг заявила Лари и нахмурилась.
– Почему?! – Дари опешила.
– А потому! Потому что, если б у нас была православная страна, то я бы вчера сказала этому Григорию, что я послушница в монастыре, а я… побоялась… Побоялась, как бы он не подумал обо мне… что-нибудь не то…
– Что же «не то»? – Дари была в недоумении. – Разве тут монахини – какая-то экзотика? Монастыри везде, и по улицам монахи ходят… Да ты же сама говорила, что в Университете знают, что ты послушница, и всё нормально, косо не смотрят!
– Ну, я не знаю! Не знаю. – Лари внезапно пригорюнилась, что было уже совсем удивительно.
– Может, ты чего-то другого побоялась? – нерешительно предположила Дари.
– Может быть, – тихо проговорила девушка. – Ладно, не обращай внимания, это я так, ерунду несерьезную говорю! Я ведь еще только учусь быть серьезной! Смотри, смотри, вон выходят акробаты с шестами, сейчас увидишь, какой будет трюк классный! Я его уже видела, с непривычки страшно немного, но ты не бойся, у них всегда получается!
Вскоре она уже смеялась и веселилась, как ни в чем не бывало. А Дари думала: «Что вообще значит – быть серьезной? Надо ли Лари быть серьезной? Разве она не самая лучшая вот такая, как есть, веселая и смешливая? А мне надо быть серьезной? Я ведь тоже… несерьезная. Я, как они говорят тут, унылая, а это же совсем другое!»
Его высокопреосвященство Кирик, митрополит Ираклийский, сидел в своем кабинете на втором этаже небольшого особняка, построенного для него в ограде монастыря Святой Гликерии, который недавно волей патриарха обратили в Ираклийское подворье. Кабинет был заставлен книгами – в количестве совершенно невероятном, – завешан фотографиями владыки и его духовных наставников, иконами и картинами. Митрополит был крупным мужчиной пятидесяти шести лет, довольно загорелым. Его пышные, но не длинные волосы цвета румяной булки заметно вились, короткая борода колечками была намного светлее шевелюры.
Перед Кириком на экране компьютера был сценарий очередной просветительной передачи. Но в тот момент, когда в дверь постучали, митрополит отвлекся и созерцал что-то происходящее за окном, на монастырском дворе.
– Разрешите, владыка святой?
В дверь кабинета просунулась кудрявая голова юноши, который тут же и вошел, не дожидаясь позволения. На юноше был черный подрясник; умное, несколько вытянутое лицо украшали круглые очки.
– Что, Димитрий? – Кирик очнулся и слегка потянулся в кресле.
На митрополите тоже был подрясник, но по причине жары совсем легкий, из бледно-лазоревого шелка.
– Вот, поглядите, владыка. По-моему, это важно, –