– Вы ошибаетесь! – выдохнула Мари.
– Да, конечно, ты прав! – воскликнул Фома. – Гораздо правильнее было бы, если бы здесь шаркали деревянными башмаками такие стройные ряды монахов и монашек в серых дерюгах.
– Но друг друга бы не касались, а только издали махали руками и шептали «прости-прощай», – поддержала его девушка.
Стратиотис нахмурился.
– Монахам не положено танцевать, что вы! Согласно толкованию на правило…
Но номера правила он сообщить не успел, поскольку был прерван вежливым голосом незаметно подошедшего препозита:
– Госпожа Мария Нику? Августейший приглашает вас пройти в его ложу.
Сотрудники «Синопсиса» переглянулись.
– Ишь ты! – пробормотал Фома.
Сердце Мари упало до самого пола, а потом подскочило вверх, точно на резиночке, и бешено забилось. Уходя, она услышала громкий умоляющий шепот Панайотиса:
– Обязательно возьмите интервью для следующего номера…
Император сидел на мягком диванчике в глубине ложи и сразу предложил Мари сесть рядом.
– Здравствуй, девочка. Прости, что оторвал от веселий, – сказал он, глядя на раскрасневшиеся щеки Мари. – Танцевала?
Девушка кивнула. В своей жизни она всего пару раз оказывалась наедине с августейшим, и всегда во время интервью, в почти официальной обстановке. Но для чего ее позвали теперь?
– Мари, у меня к тебе просьба. Ты знаешь, как выглядит Луиджи Враччи? Пожалуйста, пригласи его сегодня на белый вальс и потанцуй с ним. Вообще, постарайся провести с ним побольше времени. Это сложная история, я не буду вдаваться в подробности. Просто помоги нам, хорошо?
– Хорошо, – ответила Мари упавшим голосом. – А когда же будет этот белый танец?
– После перерыва, вслед за Венским вальсом. Ты просто окажись возле него к этому моменту, поговори о чем-нибудь. Сможешь? Ну, тогда беги, не буду задерживать. Да, прости, если отрываю от приятного общества.
Девушка встала с дивана, поклонилась и метнулась к двери, но Константин окликнул ее:
– Мари! – Ему померещилось что-то странное в ее лице и взгляде. – У тебя всё в порядке?
– Да-да, конечно, ваше величество, я всё исполню, – беззаботно пролепетала она и вышла.
Когда она вернулась в компанию Фомы и Панайотиса, лицо археолога озарилось радостью, а журналист с удивлением спросил:
– Как, Мария, вы уже вернулись? Так быстро? Неужели вы уже успели взять интервью у августейшего?
– О, да! Он мне сказал всё, что только мог! – саркастически изрекла Мари. – Но мог он немногое.
При последних словах лицо Фомы заметно вытянулось, но Панайотис не заметил никакого подвоха и сокрушенно вздохнул:
– Как это печально! А я, признаться, уже понадеялся на этот