Вернулся вчера вечером Зайцев из Москвы. Вести от него тоже малоутешительные: канцелярщина, бумагопроизводство. С одной стороны, на одного врача приходится 300 раненых (Булашевич[74]), с другой – 100 человек военных врачей не имеют дела в Москве, даром ходят! С одной стороны, призывают явно больных врачей, с другой – быки по здоровью (некие психиатры), побывав в неких кабинетах, освобождаются от призыва; и плохая организация, и явная недобросовестность. С одной стороны, прибывающих раненых богато наделяют всякими там фруктами и газетами, с другой – этих же раненых по многим дням не перевязывают за недостатком перевязочного материала… Повязка, наложенная на поле сражения, снимается впервые в Москве, в итоге под повязкой гангрена целых конечностей. С одной стороны, санитарный поезд по последнему слову науки, есть и электрическое освещение и вентиляция, с другой – хирургические инструменты в этом же поезде, оставшиеся от войны 1878-го года!!! В общем, мало отрадная картина.
Беседовал Фед. Ал. в поезде с одним раненым прапорщиком: он с увлечением рассказывал о том, как они медленно подвигались под градом пуль, но когда он дошел до того места, как он скомандовал «вперед» и бросился со своей ротой на австрийцев, у него задрожала челюсть, весь он затрясся, слова застревали в горле, – он не мог дальше, насилу удалось его успокоить. Какое это должно быть нервное потрясение! Сколько психически ненормальных вернутся с войны! – А мы всё просрачиваем…
Шурочка, ты меня счастливей, ты можешь работать. Ты вносишь нечто свое в общее большое дело, а я вынужден бездельничать, я не имею права работать… Я даже не мечтаю теперь о том, чтобы быть ближе к самому театру военных действий. Нет, я буду доволен, когда хоть здесь, в Воронеже, мне дадут работу.
Говорят, пленные германцы на ходу поезда зарезали часового, за что половину из них, через одного, расстреляли, – ужас! А вот другая картинка: раненый прапорщик в поезде познакомился и подружился с пленным австрийским офицером, при прощании долго и усердно целовались. Да, война проявляет все хорошие и дурные инстинкты человека. Для психолога богатое поле для наблюдений!..
Значит, и Бориса Абрамовича взяли на войну! Куда?
Милая Шурочка, ты получила письмо и книги, которые я переслал через Зайцева? Он говорил, что будет в Мороз[овской] б[ольни]це, а оказывается, что поручил только жене позвонить тебе, не успел.
С нетерпением жду от тебя известий, ведь уж три дня нет писем. Долго! А вдруг я завтра получу сразу два от тебя и одно от матери? То-то праздник!
Целую тебя, моя милая, дорогая Шурочка, много раз.
Твой Ежа.
А я пишу каждый день!*
Насчет «Практической медицины»[75] просил бы тебя, Шурочка, самой справиться в конторе письменно. Ведь у тебя имеется номер, под которым мне высылался журнал.
Сегодня так низко пал, что спал после обеда! Никогда больше не буду, каюсь! Совестно.
Как твои братья и сестренки? Пиши! Ведь они мне родные!
Какое