Рыцарю подумалось, что комтур догадался о видении с окровавленным париком гвардейца – именно сие никак не отпускало молодого барона, ибо слишком было близку.
Однако нет, комтура интересовало другое, чуть более отдаленное.
– Вы так смотрели на императора в какую-то минуту… – продолжал он. – По-моему, вы увидели что-то такое… Не раскроетесь ли?
– По-моему… – проговорил фон Штраубе. – Во всяком случае, мне так показалось… Императора скоро… и даже весьма скоро… самым жестоким образом убьют…
В карете послышался металлический шелест – это вздрогнули в своих жестянках братья Пьер и Жак. Комтур тоже вздрогнул и на минуту-другую притих. Потом, вздохнув, произнес все-таки:
– Ах, сын мой, я жалею, что вас об этом спросил… Если бы я только знал ваш ответ!.. Что ж, пускай будет нам обоим наука: мне – что не всегда надо проявлять излишнее любопытство, а вам – что не на все вопросы надо давать столь прямой ответ. Постарайтесь, мой сын, об этом забыть. И чем быстрее вы это сделаете, тем, право, лучше.
И только отец Иероним, будто ничего такого не слышал, знай вглядывался бельмами в свою темноту, что-то почти беззвучно себе под нос нашептывая. Лишь фон Штраубе, обладавший тонким слухом, смог разобрать в его шепоте латинские слова – это были те же самые, что он уже слышал от слепца по дороге во дворец:
– Peccavi, Dei! Sic, peccavi!.. – И в каком таком грехе он каялся, могло быть ведомо лишь одному Тому, к Кому он обращался
Остальные ехали молча и после неосторожных слов фон Штраубе стараясь не смотреть друг на друга.
Глава IV
Покушение. Фон Штраубе и комтур наносят визиты, а по ходу дела молодой барон узнаёт о людском пороке несколько больше, чем знал до того
Первым на пути был небогатый дом, где снимали себе весьма убогое жилье орденские братья Жак и Пьер. Карета приостановилась, чтобы их выпустить, и они, громыхая жестью, дрожа в этих комедиантских доспехах от холода, быстро устремились к дверям.
Через квартал располагался дом, где жил отец Иероним. Здесь карета тоже остановилась. Фон Штраубе хотел было вылезти вслед за слепцом, чтобы помочь ему найти вход, но слепой жестом дал ему знак оставаться на месте, а сам без всяких поводырей, ничуть не сбившись, зашагал в нужном направлении, будто в самом деле кто-то иной, незримый указывал ему верный путь.
Теперь, когда фон Штраубе и граф Литта оставались в карете вдвоем, комтур решился сказать:
– Не перестаю раскаиваться, сын мой, что давеча спросил вас. Подобные вещи, поверьте мне, никогда не следует произносить вслух.
– Но ведь тут не было никого, кроме орденских братьев, – возразил фон Штраубе.
– Да, оно так, – согласился Литта, – но существуют слова, которые не стоит даже воздуху доверять.
– Но уж воздух-то никому не донесет, – попытался возразить фон Штраубе, однако же граф пожал плечами:
– Кто его знает, здешний воздух… Кроме того, на козлах сидит кучер, а мимо проезжают экипажи…
– Но кучер