Большуха не любила Святки да чем старше становилась, тем больше ненавидела это время зимнее. И всё вот из-за этих посикух ещё совсем махоньких. С каждым летом в своей жизни проникаясь к ним всё большей жалостью. Вот к бабняку с летами только злее всё становится да привередливей, а с этими наоборот. Так глядишь и до слёз дойдёт. Да, вот что значит векование.
К Святкам начинали забивать излишний скот, уменьшая поголовье стада полудикого, чтоб на кормах оставшихся, до весны дотянуть без падежа ненужного. Поэтому столы праздничные от мяса ломились разного. Начиналось время «мясоедное», для животов раздольное.
Кормились все от пуза, окромя вот этих маленьких созданий человеческих! Для них начиналась седмица голодухи безжалостной, но так было нужно да притом не большухе-кровожадной, а для мальцов самих в качестве обучения.
Через это их пропустить надобно обязательно да как можно жёстче, со строгостью. Хотя у самой большухи это в последние лета не получалось, ни хватало строгости. Что-что, а с посикухами лютовать, не сподручна она была. Сердце они смягчали быстро, паршивцы маленькие. Но ни Дануха эту традицию завела во времени, оттого не ей ломать да перемены устраивать. К тому ж умом-то понимала всё, а вот сердцем…
Надо было обучить их выживанию. Посикухи в кучки сбивались по возрасту да ходили от кута к куту, от стола к столу еду выпрашивая, становясь «поберушками» да попрошайками. Никто не имел право кормить их за просто так. Мамам так вообще на этой седмице своих детей кормить запрещалось категорически. Совсем. Ни воды попить, ни крошек с пола собрать. На ней лежала обязанность учить как лучше да сподручней выпрашивать эту еду в других кутах по соседству вырытых.
В этом жестоком со стороны обычае было своё зерно разумности с рациональностью. В любой момент эти милые комочки жизни могли остаться совсем одни. Без мамы, а иногда и без рода всего, и единственный способ выжить для них было попрошайничество. Где угодно, у кого угодно лишь бы с голоду не окочуриться. И чем лучше да «профессиональней» они это делали, тем больше шансов у них было выжить в этой жизни немилостивой.
Что бы там не говорили, обеляя старину да в идиллию расписывая, в лихие годы чужие дети никому нужны не были. Своих бы поднять да выкормить. Сердобольные да жалостливые не только были не в почёте, но и считались сродни полоумным да свихнувшимся, от коих и сами держались по далее и детей укрывали-прятали.
Ходила Дануха по площади, мерным шагом расхаживала да беззаботных