Теперь все присутствующие в избушке могли отчётливо увидеть силуэты друг друга.
– Скидывайте балахоны! Я хочу видеть ваши лица. Чувствовать вас – чувствую. А вот видеть через вас, ваши отражения не могу, – громко затопал ногами и этим дал понять, что если он этого хочет, то по любому добьётся.
Первым скинул свой плащевидный балахон Яка. Это было не земное, не божье, не человеческое лицо. У него морда со змеиной чешуёй, глаза как у акулы, а губы и язык – человеческий. Невысокого, полного телосложения.
Вторым снял балахон кровный брат – с именем Угрюк. Лицо похожее на человеческое. Только не белое и не смуглое – европеоидное. Особенные только глаза – один в левую сторону, другой смотрящий в правую.
– Да, ну и лица у вас, – заметил Керс и начал громко повально смеяться.
Тут же братья на свои лица набросили балахон.
– Что смеёшься? – злобно произнёс Яка. Ты посмотри на себя, крыс. Ты – обыкновенная крыса.
Перестав смеяться, крыс посмотрел насколько мог на себя в зеркало лежащее на полу и заметил:
– Я то хоть и похож, то только на крыса. Больше я ни на кого не похож! Не то, что ты, Яка! Тебя и классифицировать ни к какой группе живых нельзя! – и снова разразился смехом, от которого в избушке начали трещать свечи. И казалось, что это смеётся ни кто другой, как нечистый. Даже нечисть так подумала, которая сидела за избой и мокла под проливным дождём; обсуждая свой новый план действий.
Керс добавил:
– Ну, все, друзья, мир! Меня зовут Керс, и мы имеем одну общую цель. Мы боремся и помогаем человечеству, спасаем им жизнь. Просвещаем их. У нас с человечеством много общего. Наша жизнь, это как эта свеча! – указал на свечу, стоящую возле Угрюка.
Братья присели на пол.
– Мы рождаемся – человек рождается, и свеча творится. Мы все имеем отцов и матерей, которые дали нам всем троим жизнь. Свеча делается с помощь человека на большом заводе, где их тысячи, миллионы. Так же как и нас. Все они белоснежные, красивые и вот обязательно кто-то запачкает их красоту своими грязными и немытыми руками. И вот уже они грязные, грязь нельзя отмыть, если она въелась глубоко внутрь человека или малого демона. Но все это ничего не значит, свеча то неиспорченна, утратила свою красоту. Ведь она будет гореть, если зажечь её фитиль. И тут ничего существенного – запачкана она или нет. Но когда мы зажигаем свечу, она теряет свою первозданную форму. Белый восковый или парафиновый бриллиант становится некрасивым, если взять и повнимательней посмотреть на неё в увеличительное стекло. И теперь, смотря на неё по-другому – увидим иное: неровная, грязная, с большими дырами, как муравьиные норы – вот такой свеча встанет перед нами, в другом измерении. И тогда мы все вздрогнем и отводим увеличительное стекло… Перед нашим взором, неизменным взглядом встанет снова красивая