Это воспоминания из моего «накопителя», а вы попробуйте провести эксперимент: спросите маму или бабушку, помнят ли они какие-то предметы, которыми пользовались в детстве или юности, и попросите рассказать о них. Увидите, историй получится немало, и все они будут на самом деле о людях.
Александра Ершанская не описывает вещи, а рассказывает истории. Она проработала шестнадцать лет в детском доме, двадцать – в школе и, конечно, умеет рассказывать так, чтобы ее было интересно слушать. В книге Ершанской вещный мир советского детства интересен не сам по себе, а потому что вобрал судьбу целого поколения и может рассказать о ней лучше любого учебника истории.
От автора
Где-то в начале двадцать первого века моя ученица Аня спросила, сколько мне лет.
– Я родилась давно, в первой половине прошлого века.
– Вот это да! – обрадовалась Аня. – Значит, вы ровесница Тургенева. Мы его сейчас проходим.
В учебнике по литературе прошлым считался девятнадцатый век.
Конечно, между мной и Тургеневым – эпоха. Но между мной и Анечкой тоже эпоха, и мой 1948 год рождения от нее далеко-далеко. В мое детство уже можно водить, как в музей, где некоторые даты, вещи, продукты неведомы нынешнему поколению моих учеников.
В моем виртуальном музее – экспонаты, про которые моя память хранит забавные истории. Случаются эти истории по конкретным адресам моего детства: поселок Расторгуево под Москвой (до шести лет), затем Москва, Третья Мещанская, Безбожный переулок, дом 1, и после первого класса я переезжаю к бабушке по адресу Москва, улица Медведева (теперь Старопименовский переулок).
Еще небольшое пояснение к моим экспонатам. Мое детство не было голодным, но, например, масло в пачках покупалось только для детей, а за мукой и сахаром стояли длинные очереди.
Сейчас обо всем можно узнать в интернете. Но ни один «Яндекс» не смог объяснить моим ученикам слово «глухомань», пока я не сказала, что это место, где нет мобильной связи. И стало понятно. Мои истории показывают предметы с неожиданной стороны.
В музей часто приходят с мамами и папами, с бабушками и дедушками. Я надеюсь, что, прочитав мои рассказы, они вспомнят свои истории детства, и такой «музей» появится во многих семьях.
Чернильница-непроливайка
Некоторые вещи моего детства навсегда покинули наш быт. Одна из них – чернильница-непроливайка.
Ах, какая это была нужная вещь! В нашем первом классе на моей первой парте она стояла в специальной дырке прямо по центру. Справа от нее скрипела пером я, слева – Вовка. Вовку посадили со мной в воспитательных целях. Он был худой и очень вертлявый, а я толстая и устойчивая. Видимо, учительница считала, что рядом с моей монументальностью Вовка затихнет и займется учебой. Но не сбылось. Вовка продолжал вертеться – теперь уже в надежде отомстить «заразе» (то есть мне) за посадку на первую парту. И случай не заставил себя ждать.
Волосы у меня в первом классе были богатые. Косы аж до попы и еще курчавились по вискам. А полагалось гладко-гладко. Каждое утро мама делала мне прическу-«корзиночку». Это когда туго-натуго заплетались две косы, подворачивались сзади и подвязывались бантами на голове с двух сторон – левая коса справа, а правая слева. Один из бантов был со стороны Вовки. Вовка сидел весь урок в засаде.
– Вот видишь, можешь же не вертеться, – хвалила Вовку наша учительница Валентина Ивановна, радуясь своей педагогической мудрости.
И настал момент истины. Я задумалась над трудным примером. Вовка в одном безумном броске развязал мой бант, выхватил косу из «корзиночки», резко дернул и опустил конец косы в чернильницу-непроливайку. Я вырвала многострадальную косу из цепких рук Вовки и плена непроливайки. Исполненная праведного гнева, я развернулась к обидчику. Впереди меня оружием мести летела моя полная чернил коса. Достигнув Вовки, она изо всех сил хлестнула его по лицу, заодно окропив чернилами и его школьную форму. Хорошо хоть, мальчишки моего детства носили гимнастерки сизого цвета – не так заметно. Ошалевший от этой чернильной атаки, с ругательствами, где самым нежным было слово «дура», Вовка вылетел из класса.
– И ты, Ершанская, немедленно домой. Мыть голову, – раздраженно сказала Валентина Ивановна, расстроенная крахом воспитательной идеи.
Кое-как