Умер отец в семьдесят пять лет, не старым еще человеком, можно сказать, по случайности. Дело в том, что при последних медицинских обследованиях, которым он до своей добровольной ссылки регулярно подвергался в дорогих московских клиниках, ему среди прочих малоопасных диагнозов, поставили весьма обычную в его возрасте стенокардию. После этого отец стал тревожиться за свое сердце. Сахарного диабета у него почему-то не нашли, а может он проявился уже в деревне… Так или иначе, он принял приступ сахарного диабета за сердечный и сам себе сделал инъекцию, содержащую глюкозу. Совершенно непонятно, почему он колол себе глюкозу, располагая современными сердечными препаратами, и имея возможность, в конце концов, сделать один звонок по телефону и через короткое время быть в клинике. Мама говорила, что он побаивался лекарств, действие которых не понимал, а глюкозу считал безвредным поддерживающим средством, и время от времени себе ее покалывал, утверждая, что чувствует себя после инъекции намного лучше. Его расчет мог оказаться совершенно верным, если бы не сахарный диабет. Думаю, инъекция вызвала диабетическую кому и через несколько часов отца не стало. Мы узнали об этом от совершенно незнакомой нам женщины, которая позвонила маме, когда отец был еще жив. Мама немедленно подняла всех на ноги – через двадцать минут вертолет экстренной медицинской помощи уже приземлился возле папиного убежища.
Одна из лучших реанимационных бригад города работала сто восемнадцать минут, но вернуть его к жизни не удалось. Потом врач рассказал мне, что бывали случаи, когда он вытаскивал с того света клиентов даже посложнее моего родителя, но здесь не получилось. И не потому, что чего-то не хватало из оборудования, препаратов или он делал что-то не так. Врач считал, что человека почти всегда удается спасти, если он сам помогает реаниматорам и хочет жить, а если нет – сделать уже ничего невозможно. Я не совсем понял, что он имел в виду, и как может помогать и чего-то хотеть находящийся в коме человек. Доктор ответил, что он не может этого объяснить, но всегда чувствует помощь или сопротивление своего пациента, даже если тот находится в глубоком забытьи.
Мы с мамой и Ленкой подъехали, пока бригада еще работала. Они что-то делали в отцовской спальне, откуда доносились звуки вскрываемых пластиковых пакетов. Слышно было, как пустые ампулы падали в тазик, «на всякий случай» стоявший под отцовской кроватью, раздавались резкие, односложные распоряжения, кто-то снова и снова громко и размеренно считал до пяти. Этот голос, считавший до пяти, давал всем нам надежду, мы понимали, что врачи продолжают бороться…
Мама решила поставить чай, и мы все вместе пошли на отцовскую кухню, не предполагая присутствия в доме кого-нибудь кроме нас, но там у раскрытого окна, выходящего на реку, тихонько стояла незнакомая мне женщина, которая, судя по ее одежде,