А Большой-правша, лишь свысока, взглянул на Мизинца и продолжил:
– Вот что, друзья мои, что-то давненько мы не общались с нашими премилыми Чародейками, ну вы понимаете, о ком я говорю.
Указательные, Безымянные и Средние сразу приосанились, выпрямились, утвердительно кивая Большому. А тот стал развивать тему дальше.
– Давай-ка наверно, приятель, – обратился он к Указательному, – займись этим вопросом, – почеши Хозяину височек, напомни о нас, может он чего и надумает.
Все пальцы на обеих руках слегка засуетились, зашумели:
– Да-да, конечно, давно пора, мы так соскучились по Делу…
А Мизинец с левой, опять своё словцо поперёк пытается вставить:
– Так уж и соскучились! Давно в смрадную грязь на палитре не окунались! И он брезгливо отклонился от остальных, так как всегда имел обыкновение по возможности держаться подальше от них во время работы.
Но его реплики давно уже никто не воспринимал всерьёз. Вся трудолюбивая команда с вдохновением ждала дипломатического результата Указательного. И результат не преминул вскоре обозначиться. Почесав у виска и, слегка сдвинув на бок берет, дед выпрямился, положив кисти рук на колени. Пальцы, уловив знакомое движение, принялись от счастливого предвкушения деятельности слегка подпрыгивать на его коленных чашечках.
– Так! – Теперь сказал уже дед и поднялся, решив направиться в свои художественные апартаменты. Там он раскрыл «волшебный сундучок» и пальцы ещё больше преобразились. Слегка дрожа от волнения, они стали трепетно перебирать знакомые тюбики с их прекрасными Чародейками-красками.
Вскоре тонкие, изящной осанки и слегка суетливые Щетинки-кисти, сделали первые удары, по «барабанной» поверхности холста, будто извлекая из цветовой гаммы палитры необыкновенную симфонию цвета. Они, как дивные феи, то взлетали к ослепительно белому полотняному полю, то в изящном своём танце делали пируэты на богатом ковровом многоцветье поверхности палитры. Какие только цветовые звуки и аккорды не извлекались старым художником из красочной гаммы на палитре, перемещаясь на целомудрие картинного пространства. И не удивительно, что в эти мгновения дед ни сколько не казался самому себе старым. Творческая натура настолько освещала изнутри его существо, что окружающие порой не узнавали в нем того старца, каким привыкли видеть его в быту.
Тональные и цветовые оттенки красок напоминали художнику, то многоголосый птичий гомон в весенней роще, то журчание искристой родниковой воды. И, словно вторя этим звукам, художник тоже «мурлыкал» про себя какую-то весёлую песенку без слов и творил. Руки его, подчиняясь тактам «красочной симфонии», вдохновенно следовали от палитры к картине и обратно. Их пальцы, то и дело меняли в фигурных пируэтах, утончённо осанистых дам, каковыми для них являлись кисти, живущие