Поезд подъезжал к вокзалу Сизуока. И тут произошёл нежданно-негаданно метеорологический сюрприз. Небо посветлело, выглянуло солнце и тучи плавно, как театральный занавес, разошлись над кратером священной горы. На сцене, залитая светом небесной рампы, стояла она, Фуджияма, культовая красавица японских телепередач по искусству, примадонна гравюр укиё-э[5] и открыток для туристов. Сзади меня раздались восхищённые возгласы, и кто-то захлопал, точно в зрительном зале.
Я впервые видела Фуджияму так близко. И тут мне надо бы воскликнуть: «У меня даже спёрло дыхание!» Но мой IQ был ярым противником и культа личностей, и культа гор. Даже Джона Леннона и Олимпа. Вдобавок ко всему, с моих коленей сполз на пол мобильный телефон, и от удара распался на части. Батарейка и сим-карта лежали от него отдельно. У меня даже спёрло дыхание! Это был очередной разбитый телефон!
Пока я его собирала, слушала звуковые сигналы, а они звучали как ни в чём не бывало, слёзы подсохли. Поезд отъезжал от вокзала Сизуока. Фуджияма была видна как на ладони. Склоны её были совсем не скалистые, а плавные и покатые, как спокойные мазки художника… Странно, почему тогда Кацусика Хокусай[6] в гравюрах «Тридцать шесть видов Фуджи» рисовал гору неприступной, с крутыми очертаниями, которую могли покорить лишь избранные? Видимо, прозорливый мастер увидел в Фуджияме то, чего не видели простые смертные: крутизну, непревзойдённость, эгоцентризм любимицы. Похоже, что и миру искусства была не чужда теория иерархии!
А сегодня у подножия священной горы делался чёрной тушью рисунок для ещё одной гравюры, под названием «Тридцать седьмой вид Фуджи». На первом плане терзаемая собственным эгоцентризмом я, а надо мной господствует крутая Фуджияма. Занавес из грозовых туч медленно закрылся на этой реплике, и тридцать семь видов Фуджи исчезли со сцены.
Мой папа всегда хотел быть в семье главным, то есть первой буквой греческого алфавита. А мама не хотела быть последней. Поэтому их супружеская жизнь протекала бурно, с рукоприкладством и ежедневными конфликтами. Затем они разошлись. Но я приняла позицию нейтралитета, поддерживая и любя обоих. Любя обоих… Рыдания вновь подступили к горлу.
Поезд прибывал на станцию Син-Осака. Значит, выбора маршрута больше не было – по ту сторону турникетов меня ждала менеджер Хории-сан и неизбежный, как пить дать, успех.
Глава 2
Мегаполис Осака давил меня, будто мошку, своими плотными рядами небоскрёбов, целиком сконструированных из бетона и стекла. Изредка в их тиски попадали синтоистские или буддийские храмы, и даже сам Хотоке-сама[7] не смог бы вырвать их из каменного плена.
При сорокоградусной жаре и высоком проценте влажности вкрутую варился не только мой IQ, но и IQ всех жителей Кансая[8]. Переходить широкие магистрали