Видимо, сработал тот древний инстинкт, который жив ещё в некоторых людях – инстинкт защиты слабого. Щенок каким-то невероятным образом оказался у меня за пазухой, сам же я, выставив вперёд локти, приготовился к неминуемому, казалось бы, нападению. Но Гоша меня опередил. Как в замедленном фильме я видел его голову, мгновенно побелевшую от инея, покрывшего вдруг густую рыжую шевелюру. Потом… Потом – я в этом могу поклясться чем угодно – из выброшенной вперёд ладошки Лисицына выросла длинная тонкая сосулька, которая через мгновение врезалась зверюге в голову и с треском рассыпалась на сотни мелких острых осколков. Не причинив псине сколь заметного физического вреда, противодействие напугало её до такой степени, что ещё несколько мгновений я наблюдал лишь поджатый хвост, трусливо загнувшийся между мохнатых лапищ, стремительно улепётывающих в сторону ближайшей подворотни.
На какое-то время у меня пропал дар речи. Когда я его обрёл вновь, мы уже стояли у входа в гастроном.
– Дай-ка зайду, – полушёпотом произнёс я. – Боюсь, без бутылки твою историю нам с Игорь Иванычем не осмыслить. Лисицына подержишь?
(Да, передавая щенка Гоше, я попросту оговорился, назвав животинку его, парня, фамилией. С тех пор этот ласковый подлиза и делит с моей семьёй жилплощадь, а также гордо носит вместо привычной для дворняги клички типа Шарик, Бобик или Барбос, своё героическое имя – Лисицын.)
10 июля
Мысли, мысли, мысли…
Я долго думал над Гошиной историей. И тогда, когда только услышал её, по пути домой. И всю следующую неделю, а, может, и не одну. И потом, глядя, как внучка радостно скачет вокруг неожиданно свалившегося ей на голову счастья в образе собственной собаки. Но поведать самую суть её, поделиться мыслями на её счёт всё ж не решался. Нет, Лисицын против сохранения своей тайны или, наоборот, предания её огласке ничего и никогда не имел. Он, как ребёнок, совершенно спокойно относится к жуткому Божьему дару и вовсе им не бахвалится. Так, применяет, когда в этом имеется необходимость. Не кричит на каждом углу, но особо и не прячется. Живя в собственноручно выстроенном крохотном мирке, Гоша, хоть и несколько наивен, но, тем не менее, догадывается, а, может, и знает, что человеку обыкновенному, каких на Земле подавляющее большинство, прослыть сумасшедшим или лжецом гораздо страшнее, чем просто поверить собственным глазам. Потому и спокоен.
Бабы Али не стало три года назад.
Игоря Иваныча, чьё горячее неравнодушное сердце не выдержало четвёртого инфаркта, похоронили на прошлой неделе.
Да и сам я, к сожалению, с каждым прожитым мигом отнюдь не становлюсь моложе. И не доверь я своих умозаключений, сделанных по поводу Гошиного дара сейчас, сию минуту – пусть даже только тетрадным листам – завтра я на это, скорее всего, и не решусь. Или поленюсь. Но оставлю лишь в своей голове. Факт.
В