– Вона как, Люба, – повторил Макар Савич. – Любаша, стало быть, – и вышел из комнаты.
Дед
1
Тоня устало опустилась на землю прямо между грядками. Тыльной стороной ладони сдвинула косынку назад, на затылок. В глаза сразу ударил яркий солнечный свет, она зажмурилась, подставила лицо под его теплые лучи. Как же болит спина! Ох, этот проклятый горб. Не дает покоя. Ноет и ноет. Ни вниз наклониться, ни сверху что-то достать. Тоня попыталась погладить рукой онемевшую спину.
Отсюда, снизу, огород казался дремучим лесом. Только цвет – такой нежный, зеленый, даже у сорняков. А сорняков нынче – прорва! Дай волю – все заполонят. Тоня взяла в руку молодую огуречную плеть, провела пальцами по шершавому стеблю, потрогала маленькие листочки. Нечего со спиной возиться. В этом году урожай нужно собрать хороший, засолить, заготовить на зиму побольше. Ведь теперь их – трое. Вернее, со дня на день – будет четверо. Таська должна вот-вот родить. Но мальцу огурцы-то пока не по зубам будут. А вот то, что малец родится, она знала наверняка. И Пантелеймониха так говорила.
Тоня вдруг представила малыша, скачущего на деревянной лошадке по двору. Рубашонка болтается на тонких плечиках, короткие штанишки держатся на одной лямке, перекинутой через плечо. В руке вместо сабли – палка от сачка.
Тоня улыбнулась своим мыслям. Скоро, скоро будет у них в доме шумно. Эх, скорее бы!
«Ула-а! За классных, впелёд!» – кричит маленький полководец. Он пробегает мимо нее, оборачивается: «Тоня! Тоня! А папа тоже скакал?» «Папа? Нет, малыш. Папа тогда еще совсем маленьким был». «Ула-а! Папа – маленький, а я – большой! Больше папы-ы!» – и снова мчится в погоню за воображаемым врагом…
– Тоня! – резкий крик возвращает ее к действительности. – Тоня! Началось!
– Что началось? – Тоня непонимающе смотрит на нависшие над ней Пашкины усы.
– Таська рожает! Чего делать-то?
– Как рожает? Вроде, рано еще? Таська говорила, недели через две должно быть, – она непонимающе смотрит на Пашку.
– Да, и я так думал. А она, вот… рожает, и все тут…
Тоня поднялась с земли и торопливо пошла к дому, на ходу подвязывая волосы косынкой.
Таська, согнувшись, стояла около кровати. Одной рукой она держалась за железную спинку, а другой – обхватила большой круглый живот.
– Ой, Тонечка! Больно как! Не могу больше!
– Ничего, сестричка! Ничего, милая! Потерпи. Мы такого мальца родим, все ахнут! Ты прилегла бы. А то, неровен час… – Тоня принялась разбирать постель.
– Нет, не могу лежать. Мне так лучше. О-о-й! Что же это делается-то? Не вытерплю я!
– Вытерпишь! Куда ж теперь деваться? Надо вытерпеть! А ты, Пашка, чего стоишь? Беги за лошадью.
– Дак, Тихон Матвеевич, вроде, в город сегодня уехал.
– К Макар Савичу беги!
– Не даст он. Злющий, как черт!
Тоня резко обернулась к нему.
– А ты попроси. Что он, не человек что ли? А не даст, так на себе