– Мне так никто и не поверил, – сказала Лисицина. – Короче, была весна – март или апрель. Пылесосы только-только передали от вас к нам. И я каким-то чудом – ещё толком выучить их не успела – продала моющий томас. Вся сияю, подхожу к терминалу и набиваю томас, клац энтером, смотрю – вывалился список самсунгов. Что за фигня? Пишу заново: нажимаю тэ – на экране эс, жму аш – на экране а… Я стою и смотрю на экран, как дура. Потом попробовала понажимать другие клавиши – что бы не клацала, выходит: эс, а, эм, снова эс. В общем, самсунг, как ни крути… Покупатель уже начинает нервничать, стоит, переминается с ноги на ногу. Ещё и Игнатьева подходит, тоже выписать надо – ты её не застал, она где-то в мае уволилась. Я объясняю, что проблемы с базой, надо звонить программистам. Сама, говорю ей, попробуй, я минут десять пытаюсь томас вбить. Игнатьева подходит к терминалу, безо всяких проблем набивает томас. Спрашивает: какой? Отвечаю: моющий. Клац-клац, и распечатывает мне заказ. Держи, говорит, и меньше пронто нюхай, когда полки протираешь. Сучка… Я с тех пор всегда на экран смотрю, после того, как нажму первую букву.
Сверкнула молния – Перун хлестнул плетью проштрафившуюся нечисть – где-то там за жэ-ка и усадьбой. Дождь припустил с новой силой.
– Вперёд? – спросила Оля.
– Вперёд, – Игорь бросил окурок в урну.
Лисицина взяла его за руку. Цитата откуда-то: переглянулись, засмеялись. И дальше – тоже цитаты: сбежали по ступенькам, глядя под ноги, вжав головы в плечи (в одежде под душем), уже не разбирая куда ступать («бля», – черпнул туфлем воду) – быстрей, быстрей, быстрей – к другим ступенькам… Чёрно-белый ливень: раскрась в свои цвета и мысли – и он станет твоим на все сто.
На входе стоял Шквырь, директор. «Подожди-подожди», – сказал он технику, собравшемуся обратно в магазин. «И ты», – другому. «И вы, тоже пойдите сюда», – двум продавцам у банкомата.
Ждан подумал, что Шквырь собирается вычитывать курильщиков – индульгенция от Ужвы ещё не означала, что грехи будут прощены и директором. Тем более, запрет на курение вдвоём никто не отменял. Так было в институте – официально: «палити заборонено»; однако никто не обращал внимания ни на запрет, ни на нарушавших, разве что иногда кто-нибудь из деканта, зайдя в туалет, возмущался: «окно хотя бы открывайте». А однажды в «курилку» на третьем этаже заглянул ректор. И застал там Игоря с сигаретой. «Вы учитесь у нас?» – спросил ректор. Строго, но не повышая голос. «Да», – ответил Ждан. «Можно ваш студенческий?.. Ага… Игорь Ждан… Хорошо. Идемте со мной». Они спустились в а-хэ-чэ, зашли к начальнице. «Выдайте молодому человеку ведро и швабру, – скомандовал ректор. – Потом проверьте, что он нормально всё там выдраил. И после этого отдадите документы». Слух быстро разошёлся по институту, недели две или три все выходили курить на улицу.
– Вы