Эпоха. Красивое, ёмкое и безумно большое слово. Эпоха Кали ещё больше, ещё длиннее, ещё бесконечнее, ещё безысходнее, ещё безнадёжнее.
Так я сел за тетрадь, взял карандаш и начал… через десять лет после того разговора. И уже не в той квартире, и даже не в том городе, да и уже не в той стране.
А главное – тетрадь. У меня была точно такая же. Да они у всех были точно такие же. С коричневой дермантиновой обложкой, с блеклыми листами, разлинованными размытыми синими линиями в клеточку. Появилась она у меня ещё в школе. В том нежном возрасте, когда количество вопросов превышает количество ответов на них. Да и сами вопросы задаются так, что ответа на них может и не быть. Сначала список вопросов рос в геометрической прогрессии. Каждый вопрос нумеровался, ему присваивалась категория сложности и важность ответа на него для всего сущего. Позже начали появляться ответы. Тихие, робкие фразы. Часто просто цитаты, которые так или иначе подходили под ответ. Афоризмы. И потихоньку тетрадь стала заполняться, теперь она уже постоянно лежала в портфеле и ждала, когда её вытащат на свет божий. А вытаскивалась она часто. Она прошла со мной все тяжёлые школьные годы, когда ей часто грозила участь быть порванной в любой момент; затем она перекочевала в дипломат первокурсника и, совсем неожиданно, вдруг отправилась в вещмешок рядового срочной службы. Даже там было время для ответов. Вернее именно там и было время, жестокое коварное, не признающее никаких отговорок и отсрочек. Сакраментальное «сейчас или никогда» становилось обыденным и каждодневным. Там-то тетрадь и пропала. То ли была затоптана в грязь при передислокации, то ли умыкнул кто, сейчас уже не важно. Да собственно и тогда это было уже не важно, потому как ответы уже не нужно было записывать. Нужно было всего лишь правильно ставить вопросы, и ответы приходили сами, чистые и кристально ясные, как кусочек льда в нежных тёплых руках любимой.
А Кали-Юга осталась строчками на бледно-жёлтых листках бумаги. Вот сейчас она заглядывает через плечо и ухмыляется. «Всё пишешь. Ну пиши, пиши. А я тут побуду немного. Осталось всего каких-то 426807 ваших лет.»
Так и становятся писателями, наверное. Так и я стал писателем, наверное. Хотя писатель, это слишком громко. Нет, совсем не денежная необходимость. Инженером я зарабатывал бы куда как больше. И не жажда славы и популярности. Популярность преходяща, а слава к писателям приходит, как правило, после смерти. Скорее уж тогда в политики нужно было идти. Самоутверждение может быть? Нет. Самоутверждаться я бросил лет в двадцать пять, когда сознание уже сформировалось и потребность видеть себя таким, каким хочется окружающим резко пропала. Карьера перестала интересовать гораздо раньше. Так что же? Мне всегда хотелось понять, почему именно возникновение на бумаге слов, предложений, рассказов и романов вызывает во мне такой трепет. Почти мистическое