Lucid dreams. Калина Красная

любовь самодержца на Руси. Через несколько лет царь бросит своего Федю в темницу вместе со его отцом Алексеем Даниловичем, несмотря на ратные заслуги последнего, при взятии Казани, в частности. Чтобы молодой фаворит доказал любовь к нему, прикажет убить своего отца, что Федя и сделает, однако даже это не спасет его от плахи. Сын Федора, малолетний тогда Петр Басманов, почему-то выжил во время репрессий и, по иронии судьбы, ему предстоит сблизиться с Дмитрием, так же чудом спасшимся, младшим сыном Ивана Грозного или Лжедмитрием, как его потом назвали историки, или же вором Юшкой Отрепьевым, в конце концов.

      Тревожно загудел Иван Великий, другие храмы на Неглинке, Ильинке, Покровке вторили ему в неурочный час на рассвете 17 мая 1606 года. «Что это?» – поднял голову, тяжелую от мёда, выпитого накануне, царь Дмитрий I. Ее высочество, распустив по подушкам длинные черные волосы, тихо спала рядом. Дмитрий вскочил и глянул в окно – дымом воняло в дремотном майском воздухе, несколько крыш по городу лизало пламя. Он наскоро оделся. Дмитрий был диковинным царем. Никакой степенности и вальяжности, как привыкли на Москве, где раньше государей только под ручки водили. Этот один разгуливал, как хотел, мог с любым встречным в городе заговорить, охрана из немцев с ног сбивалась, чтоб разыскать его. Пирушки любил и забавы, ахти, непристойные. Виданное ль дело, даже музыкантов привечал в государевых покоях.

      Дмитрий выбежал из царицыного дворца, который еще не достроили толком к ее прибытию, в длинный коридор и чуть не поскользнулся на куске телятины, выброшенной кем-то на пол (телятину на Руси не ели и подавать ко столу ее считалось предосудительным); наскочил на музыкантов со вчерашнего праздника, что опившись брагой, лежали посреди дороги; нечаянно наступил на волынку, хрустнувшую под ногой и полетел к себе. Возле дверей встретил своего тезку, Дмитрия, сына Шуйского: «Москва горит!» – крикнул тот, глазом не моргнув, (ах если бы унаследовал Дмитрий подозрительность своего отца, заметил бы, как скривилась рожа боярина). Но он ничего не заподозрил, ворвался в свои покои, обвешанные персидскими тканями, по мягким коврам пробежал в комнату, схватил саблю и хотел на пожар, но сначала решил успокоить царицу. Недавно приехала она в эту страну и все ее пугало. Марина Мнишек не могла привыкнуть к чужим обычаям, атмосфера в кремлевских палатах вызывала дурные предчувствия, она твердила супругу – опасайся свиты. Дмитрий же был беспечен и доверчив, он не боялся мятежников, ибо был уверен в добром народе своем, который и правда, любил его, но, как оказалось, до поры до времени.

      Государь, спеша по коридору, опять заглянул в окно и тут он понял: это не пожар – это мятеж. Куча мужиков с бердышами, палками, рогатинами и топорами ворвалась в кремль, впереди толпы был Василий Шуйский на коне, в одной руке он держал крест, а в другой – меч. «Ну, сучий сын – пронеслось в голове, – ведь только что тебя от ссылки спас!» К Марине было поздно,