– А ну пошли все вон, а то я сейчас милицию вызову!
– Слышь, Арни, нам грозят! – проворковала Танечка. – Или ты здесь не хозяин?
– Сама пошла вон, старая грымза! – грозно рыкнул Арни.
– Арнольд Петрович, это вы? – удивленно спросил знакомый противный голос сверху. Голос принадлежал соседке Бабаянцев, члену домкома Парыгиной. – Вот уж от кого не ожидала… Все вы, мужики, одинаковые – стоит вас одних оставить, сразу пускаетесь во все тяжкие. Куда ваша Роза Витальевна-то уехала?
– Никуда я не уезжала! Это он сам от меня среди ночи сбежал! – вдруг услышал Арнольд Петрович возмущенный голос жены. Роза Витальевна, перевесившись через ограждение балкона, близоруко пыталась рассмотреть, что там творится внизу.
– А ну, немедленно домой, старый греховодник! Или будешь зимовать в этой песочнице!
– Иди домой, Арни! – шепнула ему на ухо Танечка. – В песочнице зимой холодно. Мы тоже полетели!
И она поцеловала Арнольда Петровича на дорожку. В лоб.
– Вот так всегда, – бормотал, медленно поднимаясь к себе наверх, Бабаянц. – В детстве мама не давала толком повозиться в песочнице, сейчас – жена… Эх, Танечка, Танечка, где же ты была раньше?
ЧАШКА
Она растерянно обводила взглядом собравшихся за столом, безуспешно пытаясь найти своего любимого. Его привычное место зияло пустотой – столовые приборы лежали нетронутыми, тарелки чисты, и только хрустальную рюмку с водкой накрывал кусок черного хлеба. Начать обед без него? почему хлеб на рюмке, а не на пирожковой тарелке? Сейчас он войдёт и наведёт порядок. Но он всё не шёл, а у фотографии в траурной рамке ровным пламенем горела тонкая свеча.
Люди пили, ели, переговаривались вполголоса, будто боялись нарушить чей-то чуткий сон. Изредка кто-то вставал и что-то говорил, тогда женщины тихо вздыхали и утирали платочками слёзы, а мужчины, потупив взгляд, опускали головы.
Как это разительно отличалось от тех встреч, когда он царил во главе стола, словно магнитом притягивая к себе сотрапезников. Его рокочущему басу внимали, боясь пропустить хоть слово из сказанного – не с рабским подобострастием, но восторгом и восхищением. Аудитория благоговейно стихала, если он был серьёзен, и взрывалась безудержным хохотом от его шуток. Он не подавлял, но рядом с ним хотелось слушать и слышать только его…
Однажды в его день рождения был произнесён тост – предлагалось выпить за потрясающую харизму именинника – на что тот, смущаясь и оправдываясь, пробормотал под нос: «Ну что ж поделать, харя у меня такая, пора привыкнуть…". То, что от другого прозвучало бы пошло, из его уст было так наивно и трогательно, что все сразу бросились утешать и признаваться в любви этому огромному седовласому мужику. И только