Я жил тогда! И я боялся рот открыть!
А мог бы… Мог (!) я свой позор хоть этим смыть!
Я помню всё! Я помню все мои грехи!
Напоминают
мне о них
мои стихи.
* * *
Всё временно. И то, что ты скорбишь,
И то, что он неизлечимо болен,
И то, что я почти что всем доволен:
Всё это – эпизоды только лишь…
Они пройдут, хотим мы или нет…
Проходит всё! Проносятся мгновенья!
Жизнь, словно цепь:
в ней эпизоды – звенья
И их число растёт с теченьем лет.
Однако цепь безмерной быть не может:
В конце концов, век будет всеми прожит.
Вопрос лишь в том, какой оставим след,
Мой друг и брат… Вернее, мой сосед.
И лучше уж покинуть без следа
Кому-то мир подлунный, господа!
Ведь будет суд. Над нами (!) будет суд!
Ну, а потомки всё (!) про всех поймут.
И неуместен, думаю, тут спор:
Для всех
забвенье лучше, чем
позор.
* * *
И опять – один я в поздний вечер!
В комнатке – и пусто, и темно:
Осень на дворе. Холодный ветер
Каплями дождя стучит в окно.
Сердцу не избавиться от боли.
Нет уж в нём привычного огня…
Мысли… Мысли… Проклятый я, что ли?!
Жизнь, за что не любишь ты меня?
Жил, как все вокруг: не для парада.
Будущее в красках рисовал…
Или я живу не так, как надо?
Может, оттого такой финал?
Юности волшебные мгновенья
В памяти всплывут, как дивный сон!..
А от чёрных мыслей нет спасенья:
В них я, как в пучину, погружён.
Вырваться из замкнутого круга
Я пытаюсь в тягостной тиши…
Рядом – ни товарища, ни друга…
Словно
в целом мире —
ни души…
Хакиму Элсункаевичу
Гедалишеву, врачу…
Люди в белых врачебных халатах
Были близкими мне всегда.
Я их видел в больничных палатах,
Не пустующих
никогда…
Рядом с болью, рядом со стонами,
Где страданий людских – поток!
Где я их ночами бессонными
Наблюдать незаметно мог…
В этой будничной повседневности
Я не смог до конца понять:
Где берут они столько нежности,
Чтобы боль
чужую
унять?..
За терпение, за внимание,
За сердец беспокойный стук
Им хочу отплатить пониманием
И
сердечным
пожатьем
рук.
* * *
Вторая книга… Разговоры…
«Объём немалый! И – тираж!»
Да