Парень воткнул трубу от «Кирби» в край пружинного коржа – квартира наполнилась реактивным гулом, моё ложе просело.
Диван был такой старый, что в аэродинамическую трубу засасывало не только пыль, но и узоры. Прямо лоскутами. Только велюр гудел.
Потом кирбянин достал из пылесоса круглые салфетки, как фильтры от кофеварки 90-х годов:
– У вас есть зажигалка?
Киваю ему на журнальный столик для ног.
Он хватает зажигалку и поджигает высыпанное из салфетки. Послышался запах то ли резины, то ли горького миндаля. Кирби-гуру сунул под нос ученице горстку спёкшегося говна и опять обернулся ко мне:
– Вы видите? Это о чём говорит?
– Ы-ы-ы, это ещё и говорить сейчас будет?
– Это говорит о том, что в диване живут клещи!
– Ложь! В диване живут пружины.
Мои слова как слону в жопу – полный игнор меня, меня там нет. Что в трусах, что без трусов я им не нужен. У них уроки не сделаны.
Хотя двоечница эта на стуле клёвая. Она особо не смотрит на демонстратора, уткнулась в тюль и кивает. Да и он, пребывая в предпродажном экстазе, по-моему, её взаимно не замечает.
Под его мантры я встаю и иду на кухню курить с той девушкой, что использовала против меня прищепку. Парень периодически высовывает голову в коридор (типа я глухой, что ли, или тупой?) и орёт:
– Это не какая-нибудь китайская подделка! Это настоящий американский пылесос, который…
Я там не помню, что он может ещё, вроде как им ещё котят топить можно.
Возвращаюсь в комнату. Повсюду леопардовыми пятнами разбросаны круглые салфетки из-под кофеварки-пылесоса. И все грязные. Но разложены красиво, нет ни одной помятой, и они везде: на столике, на диване, на телевизоре, на полу. Одна к одной. Так коллекционеры, наверное, раскладывают свою филателию из кляссеров, чтобы похвастаться перед собой и снова убрать в секретер.
Парень спросил у кисейной ученицы, всё ли она поняла. Та привычно кивнула в промышленное ришелье. И тут происходит невероятный коллапс.
Кирбист подходит ко мне со стопкой анкет, садится рядом. Так близко с мужчиной я находился в последний раз в военно-морском училище, стоя в шеренге и видя грудь четвёртого человека.
В голове проносится мысль, что сейчас я буду подписывать какие-то важные бумаги. Например, о капитуляции Северной Кореи. Да, я забыл указать, что парень был восточной наружности. Даже окрас восточный. Но не тот Восток, который обезжёнивал Сухов, а ещё дальше. Там, где кончается Родина и начинается куырдак.
Он мне сразу подозрительным показался, как и вся эта петрушка с благотворительной акцией.
Адепт механизации клоповников, всё ещё удерживая толстыми короткими пальцами стопку бумаг формата А4, спрашивает меня… Не, он не спрашивает даже – он декламирует. Так в начальных классах ученики, помогая себе подбородком, читают стихи про «хвать за вражеский