Утром – поминки. Народу всего ничего – близкая родня из стариков. Ни друзьям, ни в школу, где все десять лет учился, не дали сообщить. Зато «представитель» военкомата тут как тут. Выпили за помин души по одной да по второй, а матушка погибшего всё Гостя просит: скажи, дескать, о сыночке доброе слово. Крепился Гость, крепился, а потом встал из-за стола и сказал:
– Прости, друг, что тебя убили, а я в твоем доме стою живой. Погиб ты геройски на этой препоганой войне в бою, по приказу. Вроде как на благо Родины. А похоронили на этой самой Родине от людей тайком, как какую-то нежить. Да не с православным крестом на шее, а с вонючей афганской мухой…
Тут Гостя «представитель» вежливо так перебил и предложил на воздушек выйти: покурить да подышать. Выйти-то вышли, да уже за стол присесть больше не довелось. Отвезли прямо на гарнизонную гауптвахту. Так до родного села и не добрался.
Районный военком, сморщенный, но ещё бодрящийся полковник со свирепыми, навыкате, глазами, на Гостя криком кричал: «Ты чего, мать твою перемать, людей с толку сбиваешь? Какая это „препоганая война“! Ты „Комсомольскую правду“ читаешь? Рубрику видел „Служба в Афганистане“? Это – „Выполнение интернационального долга“! Посажу остолопа, чтобы другим неповадно было! И на ордена не посмотрю!».
Поорали на Гостя поорали, да и плюнули, махнули рукой (чего с пьяного возьмешь?) – накатали «телегу» и отправили в Чкаловскую на военный аэродром. Упаковали в транспортный самолет, и обратно в Афган прямым ходом: пусть там разбираются. В Ташкенте на дозаправке сойти с борта на землю, ноги размять, – и то не выпустили…
Стрижу вспомнилась ещё одна фраза Неверова: «Если война – это мир, тогда правда – это ложь». И тут же подумалось, каким туманным показалось ему тогда это изречение…
А Гость после той «командировки» перед каждой предстоящей операцией становился сам не свой. На любую напрашивается: хоть на караван, хоть на банду, хоть на кишлаки. Дайте, просит, не семь автоматных рожков (обычный боезапас), а десять – всё равно мне не хватит. Зато и им мало не покажется…
Что до караванов, то здесь, понятное дело, разговор короткий. Или ты, или тебя. С бандами, в принципе, то же самое. А вот в кишлаках, на зачистках – оборот всё-таки иной. Да только и там Гость, скажем прямо, лютовал. Прочёсывал под единый гребень что старого, что малого. Потому на кишлаки Стриж старался Гостя не брать.
Но война есть война… И кое на что (много на что) приходилось закрывать глаза. Даже на шмоны раскуроченных караванов. Он знал, что в основном берут не для себя – отправляют родственникам погибших, собирают старикам на дембель. Особисты поначалу