Они хотели добра и только добра, а уж всеми силами достичь его они сколь бесцеремонно намеривались, именно измазав массы в безудержно всеобильной крови всех их давнишних и кровных да вот еще и более того… вековых угнетателей.
Ох уж это немыслимо цепкое до всяческих мелких фактиков лицемерие, до чего только незыблемо заключавшееся в самом бездумном братании с идеалами, выношенными на щите еще теми кое-кем до чего идиллически воспетыми историческими личностями, а именно Робеспьером, а еще и ранее тем же Кромвелем.
И это именно оно и сослужило России самую ужасную службу, собственно и оказавшись одним из тех наиболее важных факторов, превративших ее в некий новый Египет, хотя она всегда сколь искренне жила светлой мечтой являть собой лик Третьего Рима, то есть попросту быть более чем во всем естественным продолжением Византии.
Это ее явное перерождение проистекало, собственно говоря, только оттого крайне так непритязательного обстоятельства, что людей вполне вот всерьез возжелали возглавить, взнуздать и отправить по тому крайне нужному кому-то навеки вечные безупречно «правильному» пути.
Ясное дело, что подобная безоглядно и безапелляционно идейная тенденция ничего хорошего… кроме разве что чего-то беспредельно плохого, в самой себе нисколько так вовсе уж не несла…
Вот бы и впрямь-то понять всем тем горе-воякам со всяким великим общественным злом, всю несусветную разницу между добром всецело отлаженным и подогнанным к действительности и его полнейшим антиподом, наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ благом, сплошь нашпигованным лихостью и ухарством, а главное, еще и предначертанном всем, безостановочно, насильственно, сразу.
А между тем писатели гуманисты, такие, например, как Сергей Довлатов всегда уж стремятся донести до нашего сведения на страницах своих книг искрящуюся собственным светом мысль о том, что в принципе-то совсем невозможно как следует, обустроить все наше житейское бытие на крайне зыбкой основе излишне всецело прекраснодушных, аморфно праведных логических доктрин.
На чистой от буквально всяческой житейской грязи бумаге они, может, и вправду выглядят весьма заманчиво, но жизнь – это река, а вовсе не костер и уж тем более не доменная печь.
Так что, чем ближе оно отныне еще окажется к тому самому сверкающему в ночи искрами очистительному огню, тем только подалее оно, в конце концов, собственно, будет от всех тех вполне вот, кстати, естественных норм общественной жизни.
Прекрасные идеалы хороши разве что как далекие маяки в том самом исключительно одиночном, а никак не в том насильственно наскоро предпринятом общественном «заплыве» по совершенно безбрежному морю нашего буквально-то всеобщего (пока еще) невежества.
Ну, а когда уж их путем бездушных логических умозаключений, изощренно и искусственно приближают к безмерно суровой обыденной реальности, они ведь