– Мы знаем, что ты шел в город с заданием. Рано или поздно ты заговоришь, но тогда…
– В этом году осень будет дождливой, – спокойно произнес Старик.
Тягнибок, который до этого не слышал от арестованного ни одного звука, от неожиданности замер с куском сала в руках.
– Видимо, у москалей совсем плохи дела, если они на задание стали посылать стариков, – произнес Шухевич.
– У вас шнурок развязался. – Старик по-прежнему спокойно смотрел на генерала.
Шухевич почувствовал в словах Старика насмешку, хотел вскочить и ударить его, но посмотрев вниз, заметил, что шнурок у него действительно развязался.
Молчание продолжалось несколько секунд. Шухевич знал – существует предел человеческой боли, и был уверен, что старик все равно заговорит.
– Тягнибок, покажи ему мясокомбинат.
Тягнибок, только и ждавший этой команды, быстро запихнул в рот остатки хлеба с салом, взял топор и ухмыляясь, подошел к мужчине.
– Конец тебе, москаль… Щас ты у меня заговоришь…
Старик даже не посмотрел в сторону Тягнибока, он знал, что сейчас произойдет. «Я должен выдержать… Бывало и хуже».
Внешне ничего не изменилось, старик продолжал спокойно сидеть и смотреть на Шухевича, который постепенно расплывался в фокусе его зрения…
…старик вспомнил детство, как он однажды вылил себе на руки кипяток, бегал по дому плакал и кричал от боли. Мать быстро заставила его пописать на тряпку, приложила ее к обожженным местам…
Шухевич отошел немного в сторону, стал спиной к Старику. Он знал, что сейчас раздастся хруст кости, а затем нечеловеческий крик. Генерал был глух к крикам своих врагов, но он не переносил вида крови и отрубленных рук и ног.
…старик боковым зрением, как в замедленной съемке, увидел как Тягнибок поднимает топор…
…мальчик держал смоченную мочой тряпку часа два, кожа горела огнем, но боль постепенно прошла. На месте ожога не осталось и следа…
Тягнибок одним поставленным ударом отрубил старику кисть левой руки…
Шухевич услышав хруст разрубаемой кости, дальше должен был раздаться дикий вопль… но в камере стояла… тишина.
Шухевич резко повернулся…
Отрубленная кисть упала на пол.
Курьер не издал ни звука. Шухевич не верил своим глазам. Он посмотрел на Старика и поежился от страха. Глаза Старика напоминали два ствола ружья, нацеленных ему в лицо и готовых выстрелить.
Тягнибок стоял с топором возле стула, тупо смотрел то на старика и отрубленную руку, то на Шухевича.
Кровь с лезвия топора стекала на пол. Шухевичу казалось, что он слышит, как капли крови ударяются об пол.
«Если он возьмется за вторую руку – я не выдержу…» – подумал старик.
– Врача!